Отрешись от страха. Воспоминания историка

Спустя некоторое время мы узнали и о трагическом конце Юрия Вайнера и его жены. Приехав в Москву, он женился на женщине, которую любил издалека. Он посвятил ей свои сонеты, назвав ее в них графиней Л. Вайнера, так же как и Харона, отправили на вечное поселение. Жена Вайнера, которая была уже беременна, повесилась на следующий после его ареста день. Сам Вайнер, когда узнал о гибели жены, по одной версии, умер от сердечного приступа, по другой — бросился в шурф шахты.

Среди 100 сонетов Харона и Вайнера было, разумеется, несколько, которые мне особенно понравились. Вот один из них:

Казнь шевалье Бонифаса де Ла-Моль

Народная толпа на Гревском поле
Глядит, не шевелясь и не дыша,
Как по ступенькам скачет, словно шар,
Отрубленная голова Ла-Моля...

Палач не смог согнать с нее улыбку!
Я видел, как веселый Бонифас,
Насвистывая, шел походкой гибкой,
Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.

— Одна любовь... Все прочее — химера!
Друзья? — предатели! Где честь, где вера?
Нет, лучше смерть, чем рабство и позор!

... Вот мне бы так: шутя, взойти на плаху,
Дать исповеднику пинка с размаху
И — голову подставить под топор!

Вот другой:

Пепелище

Неубранное поле под дождем;
Вдали — ветряк с недвижными крылами,
Сгоревший дом с разбитыми глазами,
Ребенок мертвый во дворе пустом...

Ни звука, ни души. Один лишь ворон

Кружит над трубами. Бродячий пес
Меж мокрых кирпичей крадется вором.
Забытый арбалет травой зарос...

Все выжжено, все пусто, все мертво.

Чей путь руинами села украшен?
Кто здесь прошел — паписты? Или наши?

Как страшен ряд несчастья твоего,

О, Франция! Ты вся в дыму развалин:
Твои же сыновья тебя распяли...

Как жаль, что сонеты Яши Харона и Юры Вайнера не увидели света. А сейчас, коль скоро речь зашла о поэзии, хочу рассказать еще об одном «приобретении» конца 40-х годов.

Не помню, кто привел в дом к Федоровым этого небольшого роста, близорукого юношу. Паренек, видно, жил впроголодь, как и полагается талантливому поэту. Был он студентом второго курса Литинститута им. Горького. Теперь его имя известно не только всей читающей России, но и далеко за ее пределами. Несколько лет назад он покинул Россию и поселился в США. В то время его еще не печатали, но по своей рассеянности он оставлял то там, то здесь клочки бумаги со своими стихами, что доставляло ему немало неприятностей. Он вошел в дом, буркнул что-то вроде: «Меня зовут Мандель», а, может, он просто сказал: «Эмка», — сейчас уже не помню. Но прекрасно запомнил, какое огромное впечатление произвели тогда на нас его первые юношеские, далеко не зрелые стихи. Было в них глубокое чувство гражданственности и лирики вместе с тем.

В те годы им были написаны такие стихи, как «Якобинец», «Невеста декабриста», «Возвращение» и многие другие. Я помню, как потрясли меня тогда «Стихи о детстве и романтике». Они были не только глубоко лиричны, но в них уже горел огонь гражданственности, столь характерный не только для Эмки Манделя, но и для Наума Коржавина (псевдоним, взятый Манделем).