Выпив по чарке, стали прощаться до утра. Обнялись даже. Прохор поднялся с лавки… И в этот самый момент в гостевую ввалились трое знакомых стрельцов с большого посада. При саблях, с бердышами, а один даже с тяжелым ружьем - пищалью.
- Эва! - выкрикнул кто-то. - Здрав будь, Кавзя! Никак на войну собрались? Что, свеи Тявзинский мир порушили?
Один из стрельцов - тот, кого назвали Кавзей, - прищурившись, старательно всматривался в полумрак залы. Не дойдя взглядом до вжавшегося в угол Митьки, стрелец вдруг улыбнулся и махнул рукою, видать, узнал приятеля:
- И тебе поздорову быть, Федор. Не хочу пугать, но кого-то женка весь вечер искала.
- Что, вправду?
- Да врать не буду!
- Ой, ой…
Один из мужиков, до того поклевывавший носом, - по виду мелкий торговец - быстро вскочил на ноги и двинулся к выходу.
- Федя, шапку забыл! - со смехом подначили сзади.
- Ты, Федор, жене скажи - на Стретилове задержался, у бабки Свекачихи!
- Шутники, мля. - Федор затравленно обернулся и, махнув рукой, вылетел из корчмы под общий хохот.
Кто-то подозвал служку:
- Эй, паря, налей-ка служивым. А вы, ребята, что встали? Сажайтеся да расскажите про свеев!
Стрельцы с удовольствием уселись за стол.
- Не, не в свеях дело, - выпив, пояснил Кавзя. - Те смирно сидят. Другая беда: Ефимия, таможенного монаха, убили.
- Как Ефимия? За что? Где? Кто?
- За что, не знаю, кто - тоже еще пока не ясно. А убили - на речке, у монастырской тони. С обрыва в реку скинули - да головой о камень. Так он, Ефимий-то, на мели и лежал с пробитой башкою, покуда тонникам на глаза не попался.
Ефимий - убит! Но ведь… Не может быть! Однако с чего бы врать стражникам?!
Убит!
В ужасе раскрыв глаза, Прошка привалился к двери.
Глава 4.
Двойной удар
- Чаво запоздались?
Московский гость явно нервничал, ходил вокруг возов, постегивая плеткой по красным, с подковками, сапогам. Тщательно расчесанная окладистая борода его билась о толстое брюхо, словно попавшаяся в невод рыбина. Маленькие глазки смотрели подозрительно, мутно, с тем самым явно заметным презрением, что так отличало московских бояр. Бояр - но не купцов, а вот поди ж ты…
Солнце еще не встало, и над посадом нависала предутренняя туманная полумгла, похожая на густой ячменный кисель, белый и липнущий к ложке. Тихо было кругом, даже птицы не пели - рано, - лишь поскрипывали колеса тронувшихся с места возов, да, прядая ушами, хрипели лошади, из тех, что по два рубля за штуку, - неказистые, но выносливые.
Пронька ничего не ответил купцу, лишь усмехнулся - ничего они и не запоздали, явились вовремя, это московский гость привередничает, ячество свое напоказ выставляет, мол, я тут главный, а вы все - навоз и не более.
- Что за девки? - он хмуро кивнул на Василиску и переодетого Митьку. Брат с сестрой были в одинаковых темных платках и длинных сермяжицах, сысканных Прошкой на хозяйском дворе. Так себе были сермяжицы, рваненькие, так ведь и не бояр из себя изображали, сойдет.
- То Платон Акимыча родственницы, - пояснил Прохор. - Приживалки с погоста Тойвуйского.
- Эвон! - купец прищурился. - Издалека забрались. Чай, на богомолье?
- На богомолье. С Пасхи тут жили, а посейчас вот домой возвертаются, коли уж случилась оказия.
- Ин ладно. - Московит с презрением сплюнул. - Коль такие замарашки, пущай на последней телеге едут.
Пронька обрадовался:
- Так мы и так собирались последними приткнуться.
- Ага, приткнетесь, - желчно осклабился гость. - А кто дорожку показывать будет?
- Так это я посейчас… - Прохор засуетился. - Это я мигом…
Купец восседал на переднем возу на медвежьей шкуре, брошенной поверх прошлогодней соломы, - нового-то сена еще не было. Впереди, на облучке, пристроился тощий угрюмый мужик - возница, - рядом с которым и уселся Пронька. Дальше за ними следовали еще десяток московских возов, а уже потом - две узкоглазовские телеги: одна с подмастерьями и кузнецом дядькой Устином, другая - с дедом Федотом и беглецами.
Ехали медленно, но все же уже въезжали в лесок, когда позади вдруг звонко ударил колокол. За ним - другой, третий, - малиновый звон поплыл надо всей округой, поднимая в серое небо тучи галдящих птиц.
- Что? Что такое? - заволновался купчина.
- Заутреня, Акинфий Ильментьевич, - обернувшись, почтительно пояснил возница и натянул вожжи, объезжая случившуюся на дороге яму.
- Тьфу ты. - Купец сплюнул в траву, пожаловался самому себе: - Уже каждого звука пасусь… Эй, паря! - Он легонько пнул Проньку сапогом в спину. - Стража монастырская когда будет?
- Да скоро уже, - Прохор повернул голову. - Версты через две, у Шомушки-речки.