Отряд

Макс сожалел о своей грубости, но было в Ньюте что-то… раздражающее. Эта его фанатичная преданность правилам. Вроде истории с рацией. Да кому какое дело? Неважно, что скаут-мастер Тим отдал ее Максу, – сейчас они далеко, здесь действуют другие законы. Мальчишеские законы, в которых четко прописано: большие и сильные отнимают у маленьких и слабых, точка.

Было в Ньюте что-то такое, отчего Максу хотелось на него наброситься. Мягкая услужливость. Из пор Ньюта просто сочилась жалость. Для обычного пацана это все равно что кошачья мята.

Сегодня Максу отчаянно захотелось поступить с Ньютом по-свински. Это было как-то связано со странным незнакомцем и напряженным беспокойством, которое при взгляде на него возникло в груди Макса. Тревожила неестественная угловатость лица, словно начерченного с помощью циркуля и линейки со строгой математической точностью.

Разум Макса преувеличивал детали, превращая картинку в причудливое шоу ужасов: лицо мужчины таяло, кожа стекала, как теплый воск по свечке, впитывалась в диван, обнажались выбеленные кости черепа. Мозг Макса рисовал все в мельчайших подробностях, ковырялся в них, будто язык в язве на нёбе: разбитая радиостанция (зачем мужик ее разбил?), смятая коробка из-под соленых крекеров в мусорном ведре (их съел Тим?), колкая улыбка, приклеившаяся к лицу скаут-мастера: уголки его рта будто растянули рыболовными крючками.

Макс отогнал эти мысли. Скаут-мастер Тим сделал правильный выбор, отослав их. Здесь все было проще – сухой шелест листьев, цепляющихся за деревья, плеск волн о скалы. Макс взглянул на Ньюта – его широкая задница загораживала тропу, половинки покачивались в обтягивающих брюках. Он напоминал Максу неваляшку из старых детских игрушек.

«Неваляшки качаются, но не падают…»

Ньют никогда не падал. Он выдерживал издевки мальчишек со стоической твердостью, отчего делалось легче – Ньют ведь выдержит, верно? После сказанной приятелю грубости напряжение в груди Макса растаяло. Ужасно эгоистично, но чертовски правдиво.

9

– ЧТО БЫ вы выбрали, – спросил Эфраим, – съесть дымящуюся коровью лепешку или дать бродяге пернуть вам в лицо?

Это была одна из любимых ими игр, отличный способ скоротать время в долгом походе. Если бы отряд возглавлял скаут-мастер Тим, игра вышла бы гораздо «ванильней» – что бы вы предпочли: укус бешеной собаки или глоток кока-колы с осой? – но теперь, когда вокруг не было взрослых, она приобрела сальный оттенок.

– Какому именно бродяге? – уточнил Макс. Перед тем как сделать осознанный выбор, нужно рассмотреть вопрос со всех точек зрения.

– А что, есть виды бродяг? – сказал Эфраим, – Обычный вонючий старый бродяга, наверное. Из тех, что околачиваются на железнодорожной станции.

– А коровья лепешка большая? – отозвался Кент.

– Стандартного размера, – ответил Эфраим.

Ребята закивали, как будто его слов было достаточно, чтобы представить себе размер этой гипотетической лепешки.

– Бродяга болен или как? – спросил Макс. – Типа, у него задница гниет?

– Его дух болен, – сказал Эфраим после недолгих размышлений, – но анализы в порядке.

– Я бы съел коровью лепешку, – выбрал Ньютон.

– Вот так удивил, – ответил Эфраим.

В конце концов все согласились, что лучше все-таки коровья лепешка, чем вонючие волосатые ягодицы неизвестного мужика, издающие влажное ворчанье перед твоим носом.

– Он бы тебе брови подпалил, – произнес Кент под одобрительный смех. – Он бы свою середку прямо на волосы тебе положил!

– Что бы вы выбрали, – продолжил Ньютон, – выступить перед всей школой или потерять плавки в общественном бассейне?

Эфраим застонал:

– Ну, черт возьми, Ньют, это такой отстооооой.

– Да, но, – пробормотал Ньютон, – ты ведь окажешься голым, правильно? Твоя пятая точка будет у всех на виду.

– Твоя пятая точка? – усмехнулся Эфраим. – Серьезно, пятая точка? Твоя маленькая розовая попка?

Он вытащил пачку сигарет и медную «Зиппо». Затем зажал в губах сигарету и прикурил эффектным жестом: провел зажигалкой вверх по бедру, откинув крышечку, а после быстро прокатил колесико по брюкам. Поднеся огонек к табаку, Эфраим произнес:

– На природе нет ничего лучше вкуса дыма.

Он был единственным из класса, кто курил. Свежее позерство. Эфраим покупал сигареты поштучно – четыре-пять зараз – у старшеклассника по имени Эрни Смегг, чье пухлое прыщавое лицо напоминало корзину бесплатных булочек.

– Неправильно куришь, – сказал Кент, – не так держишь.

– Что? – переспросил Эфраим. Он зажимал сигарету между большим и указательным пальцами, как держат трубку. – В смысле?

– Отец говорит, что так курят только французы, – ответил Кент. – И педики.

Челюсть Эфраима напряглась:

– Заткни свою гребаную пасть, Кей.

– Не стоит тебе курить, – суетливо вмешался Ньютон. – Мама говорит, что от этого легкие становятся черными, как прессованный уголь.

Эфраим вздернул подбородок:

– Да? Твоя мать такая тупая, что гелем для душа моет душ.

– Эй! – ощетинившись, рявкнул Кент. – Не трогай его мать, чувак.

Эфраим фыркнул, но все-таки сказал:

– Прости, Ньют. Так что выберете: подрочить ослу или сделать фистинг Кэти Райнбек?