Отряд

– Какой-то ты зеленый. – Ньютон дружески улыбнулся и махнул в сторону воды. – Совсем как я, когда укачивает. Ни у кого в моей семье, кроме меня, нет морской болезни. Едва лодку качнет, меня просто выворачивает. Каждый раз обед пропадает.

– Ньют, отвали. – Кент посмотрел на Ньютона скорее с мольбой, чем с угрозой. – Ладно? Пожалуйста.

Он отвернулся и заметил, что на него таращится Шелли. Тем же самым пустым взглядом, что и всегда. Ведь что и всегда, правда?

Когда прошлой ночью Кент проснулся, он был уверен, что остальные спят. Его вырвало из глубокого сна урчание в желудке – ноющий звук, напоминавший неумолкающую бензопилу. Кент сел, рефлекторно обхватив живот.

Его взгляд метнулся к холодильнику. Затем внимательно изучил остальных парней. Те спали. Ньютон храпел, точно воздуходувка.

Но холодильник непреодолимо тянул к себе. Такого голода Кент никогда не испытывал. Настолько запредельного. Похожего на настойчивое требование. На призыв. Внутри Кента образовалась огромная черная дыра. Сначала она была с булавочный укол, но скоро переросла в вихрь, в торнадо, только вместо случайных предметов, которые смерч затягивает в свою воронку – деревьев, почтовых ящиков, газонокосилок, – с невероятной силой заводского насоса засасывала его же собственные внутренности: печень, почки, легкие и желудок.

Кент с ужасом думал, что, если позволить ей, дыра прогрызет его насквозь.

Он тихо встал и подкрался к холодильнику. Сердце в груди отбивало стаккато в ритме хай-хэта. Мочевой пузырь до того напрягся, что Кент боялся обмочиться. Он постарался успокоить дыхание – иначе оно вырвалось бы пронзительным писком голодного птенца. А что едят птенцы? Червей. Которых мамы-птицы пережевывают твердыми клювами и отрыгивают. Червей, совсем как тот, что все еще лежал на полу хижины рядом с мертвецом. Только не настолько больших. И не настолько личинисто-бледных. Чтобы съесть такого огромного, понадобился бы миллион птиц.

Руки Кента шарили по крышке холодильника. Шершавый пластик напоминал о летних пикниках. О торчащих изо льда коричневых бутылках кока-колы. Об арбузе, нарезанном ломтиками толщиной в два дюйма. О том, как кусаешь розовую мякоть и выплевываешь черные семечки… Теперь эти семечки казались Кенту немного похожими на набухших от выпитой крови клещей.

Его руки заигрывали с сосисками, булочками и похожими на капли шоколадками, завернутыми в серебряную фольгу. Если он съест одну, это ведь никому не повредит? Она в любом случае его. Ему предназначалась пятая часть припасов. Ну, захотелось съесть свою долю посреди ночи, и что с того?

Дрожащими пальцами он вытащил из пакета конфету «Херши». Струйка слюны вытянулась мерцающей в свете костра лентой. Кент быстро развернул шоколадку и отправил ее в рот. Прожевал и проглотил…

Мозг не поспевал за механическими движениями пальцев. Кент не успел оглянуться, как пакет с конфетами опустел. Руки и губы были перепачканы коричневым шоколадом. Коричневым – в горле поднялась волна отвращения – коричневым, как слизь, вытекавшая из желудка мертвеца.

Быстро и бесшумно он понес холодильник вниз, к кромке моря. Дальше все происходило словно в тумане. Кент помнил лишь краткие проблески и вспышки. Как он раздирал и рвал. Сгребал и глотал. И, возможно, плакал при этом.

В какой-то момент он поднял глаза и увидел, что за ним наблюдает Шелли. Шелли, который должен был спать. Шелли, волком следивший за ним в свете луны.

«Продолжай, – будто говорил он, – продолжай есть. Наслаждайся».

Когда Кент пришел в себя, холодильник уже опустел. Настойчивое посасывание в животе превратилось в приглушенную дрожь. Он съел больше, чем за всю свою жизнь. Чувство вины свинцом въедалось в кости. Кент представил отца, нависшего над ним с осуждающим взглядом.

«Ты не понимаешь, папа, – хотелось сказать ему. – Ты не понимаешь, через что я прохожу».

«Я понимаю, что значит слабость, сынок. Тюрьмы полны слабовольных людей».

Потом Кент вошел в прибрежные волны и отмыл руки и лицо. От холода у него покраснели пальцы. Даже в этот час родной остров вдалеке был полон света и движения. Кент набрал в ладони воды и, вернувшись к холодильнику, стер с ручек шоколадные отпечатки ладоней.

На обратном пути он наткнулся на Шелли, сидевшего под кроной плакучей ивы. Кент прижал кулак к его подбородку.

– Хоть что-нибудь расскажешь, я все дерьмо из тебя выбью, – прошипел он.

– Как скажешь.

Кент отступил на шаг. От спокойствия на лице Шелли подкашивались колени.

– Знаешь что, Кент? – сказал тот. – У тебя дерьмово воняет изо рта. Как будто на сахарную вату помочились. Разве ты этого не чувствуешь?

Кент чувствовал. От приторно-сладкого запаха с оттенком аммиака его едва не стошнило.

– Я серьезно, Шел. Держи рот на замке.

Кент вернулся к костру и с трудом забрался в спальный мешок. А к утру, несмотря на проглоченное содержимое холодильника, голод вернулся.

НЬЮТОН СНОВА взглянул на часы – две минуты десятого.