Отряд

Кент и близко не напоминал того лидера, каким был прошлой ночью. Грязное пятно пота окольцевало воротник футболки, такие же темные пятна виднелись под мышками. Глаза провалились, кожа вокруг них покрылась мелкими морщинками, слегка напоминавшими о гребне старой курицы.

– Чушь собачья, – ответил Эфраим. – Как мы могли не услышать, что звери с ним убегают?

– Я был никакой, – сказал Макс.

Эфраим переключился на Ньюта:

– Ты тоже думаешь, что с холодильником сбежал скунс в маске?

Ньютон поморщился:

– Я прошлой ночью тоже вымотался. Но технически скунс мог…

– Черт, чуваки… Если кто-то из вас взял холодильник, просто признайтесь. – Голос Эфраима взлетел на несколько октав. – Что, по-вашему, я сделаю? Ошалею? Начну вас метелить? – С самым невинным видом он поднял руки. – Вы же не могли всё съесть, верно? Так давайте просто скажем, что наелись, и покончим с этим.

– Звери, – пробормотал Кент.

Раскаленная добела ярость застучала в висках Эфраима. Он сжал зубы, и их скрежет отозвался в черепе. Точно друг о друга скреблись здоровые куски сланца.

Эфраим отошел от костра и направился в сторону хижины… Но обошел ее по широкой дуге и продолжил путь в редкий лесок позади.

Мальчишка вытащил из кармана старую жестянку из-под леденцов от кашля. Внутри одиноко болтались три сигареты. Он надеялся улизнуть с Максом и покурить на берегу, глядя на звезды. Макс не курил, но Иф планировал убедить его стать приятелями по дыму. Иначе оставалось в одиночку запускать в легкие начиненные раком ракеты. Что довольно отстойно, если честно.

Эфраим сунул в рот сигарету, щелкнул медным «Зиппо» и прикоснулся огоньком к табаку. Затем вдохнул, закашлялся, когда в горле засвербело – поначалу казалось, что он проглотил кусок розовой стекловаты из скобяной лавки, – и выдохнул дым сквозь зубы. Эфраим надул щеки, пытаясь выдыхать дым кольцами, но налетевший с запада ветер разметывал их в клочья.

Птицы кричали металлическим «рри-рри-рри», точно ржавый топор прорубался сквозь шлакоблок. Никотин ударил в голову, нервные окончания покалывало.

«Успокойся, – отругал он себя. – Ну и что с того, что один из этих придурков съел припасы. Дня через два ты будешь сидеть на кухне перед огромной тарелкой спагетти, верно? Подальше от этого острова. Подальше от…»

От мертвеца. Который, по правде говоря, напугал Эфраима больше, чем что-либо в жизни. Увидев неподвижного человека с торчащими под странными углами конечностями, с покрытой коричневой слизью грудью – то, что тот умер измазанный грязью, было хуже всего, – Эфраим едва сдержал пронзительный вопль, который грозил сорваться с губ.

Он никогда раньше не видел мертвецов. Разве что как-то по пути из школы увидел, как рабочего с электростанции ударом тока отбросило от столба. Парень стоял в подъемной люльке на высоте тридцати футов. Наверное, в трансформаторе скакнуло напряжение. Эфраим помнил, как лицо и тело парня вспыхнули, будто бенгальский огонь Четвертого июля. Вспышка была настолько яркой, что негативом отпечаталась в глазах Эфраима и держалась еще целую минуту.

Рабочий ракетой вылетел из люльки, словно у него в ботинках был динамит. И рухнул на молодое деревце. Гибкий ствол согнулся под его весом, а потом с мягким хрустом треснул. Когда подбежал Эфраим, парень уже встал и обалдело ходил кругами. Электричество расплавило подошвы его ботинок, резина растеклась черным желе. Эфраиму было больно дышать: рассеивающееся электричество оставляло тягучий кислый привкус во рту. Дым струился прямо сквозь грубую оранжевую ткань комбинезона рабочего, поднимался над плечами призрачными крыльями.

– О боже, о боже, – все повторял и повторял парень и, запинаясь, семенил на одеревенелых ногах, будто шел по раскаленным углям. – О боже, о боже, о боже, о боже, о боже…

Плоть у него на лбу оплавилась. Электричество каким-то образом ослабило кожу, но не разорвало. Гравитация тянула ее вниз, та свернулась по краю лба, точно складки бархатного занавеса или отодвинутая в сторону пленка на подливке. А вместе с кожей сползли и волосы. Теперь они как будто росли с середины лба. Парень, похоже, этого не осознавал. Он все подскакивал и повторял: «О боже, о боже…»

Бесстрастным от ужаса взглядом Эфраим различал мельчайшие детали. Например, что шевелюра рабочего расплавилась и обуглилась, точно щетина на расческе, которую поднесли слишком близко к открытому огню. Или что кожа на его макушке – теперь лысая и жутко обтянувшая череп – пронизана тонкими голубыми жилками, похожими на вены на голове новорожденного.

Эфраим подбежал к грузовику и забормотал в рацию. Когда появились парамедики, он все еще просил о помощи.

До прошлой ночи это была самая близкая встреча со смертью. А здешний мертвец («Кто он, черт возьми, такой?») оказался куда хуже, потому что с ним было покончено навсегда. Он не мог просто пересадить кожу и волосы, как это сделал бы тот рабочий. Мертвеца ждала лишь одинокая яма в земле.

Теперь еще и скаут-мастер серьезно заболел. Может быть, тем же, что и покойник?