Отряд

Шелли вытащил из кармана тонкую зажигалку для барбекю. Он всегда носил с собой зажигалки. Однажды после уроков его учитель, мистер Финнерти, застукал Шелли возле велосипедных стоек за поджиганием муравьев. Взрываясь, толстые муравьи-древоточцы издавали забавные хлопающие звуки – совсем как рисовые хлопья для завтрака.

Мистер Финнерти конфисковал зажигалку. А затем наградил Шелли ледяным, полным отвращения взглядом, как будто случайно раздавил гусеницу. Шелли в ответ самодовольно улыбнулся.

И просто купил еще одну зажигалку.

Он покупал их каждые несколько недель в разных магазинчиках города. Вместе с мышеловками и ловушками для муравьев. Владелец одной из лавок как-то заметил: «Ты, должно быть, живешь с Гаммельнским крысоловом, сынок, раз скупаешь столько мышеловок». Слова слегка обеспокоили Шелли, и он стал держаться подальше от того магазинчика. Неразумно становиться предсказуемым.

Он щелкнул зажигалкой. Из металлического наконечника вырвался дрожащий оранжевый язычок. Шелли действовал очень осторожно. И не потому, что наслаждался, – он проделывал подобное так много раз, что его пульс почти не изменился. Просто Шелли был методичен.

Он дотронулся огоньком до самого верхнего края паутины. Нити сгорали невероятно быстро, будто фитили пороховой бочки, оставляя в воздухе ленточки дыма. И завивались тончайшим кружевом. Паук пытался вскарабкаться по разрушающейся паутине, но это было все равно что пытаться подняться по лестнице, которая, пылая, падает в пропасть.

Шелли рассеянно размышлял о том, чувствует ли паук смятение или ужас. Испытывают ли насекомые вообще какие-нибудь эмоции? Он вроде как на это надеялся, но убедиться не было никакой возможности.

Он поджег оставшиеся швартовы паутины. Та оборвалась и упала, точно шелковый парашют с застрявшим внутри пауком. Шелли принялся гонять его по траве пламенем зажигалки. Больше всего мальчику нравилось, когда удавалось испепелить несколько ног или расплавить панцирь так, чтобы внутренности вытекали наружу. Он старался не убивать насекомых. Предпочитал их изменять. Это было гораздо интереснее. И игра длилась дольше.

Шелли преследовал паука, пока тот не юркнул под хижину. Мальчик глубоко вздохнул и заморгал тяжелыми веками. Скоро паук уползет обратно в свою нору и сплетет новую паутину. Пауки очень предсказуемы. И тогда Шелли сможет вернуться и повторить все сначала.

Он принялся затаптывать обугленную траву. Лучше избавиться от улик. «Забирай только фотографии, оставляй только следы»[13]. Шелли старательно затаптывал траву и размышлял о скаут-мастере. Проделанное с ним было чем-то новым. И ужасно захватывающим.

Пауки не разболтают о тебе; мыши о тебе не пропищат… Хотя эти-то, конечно, пропищат, но толку не будет. А вот Тим легко мог рассказать парням о поступке Шелли. Но тот от природы был манипулятором и знал, что скомпрометированным людям мало доверяют. А даже если кто-то из ребят – возможно, Макс и наверняка Ньют – поверят Тиму, то что с того. Шелли сомневался, что теперь это что-нибудь изменит. Он всем телом ощущал зов острова, словно сильное течение влекло его к этому берегу. Солнце медленно выползало из воды, и Шелли чувствовал, что наступавший день будет длиться вечно.

Остальные еще не проснулись. А когда они зашевелятся, разговоры пойдут нудные: о том, когда появится лодка, о том, как сильно взбесятся родители, о том, кем был мертвец из хижины. Больше всего они говорили о том, что совсем скоро окажутся в безопасности.

Но Шелли был уверен, что лодка не приплывет.

Особым умом он не отличался, по крайней мере согласно общепринятым методикам измерения интеллекта. Результат его теста IQ был очень низким. В школе мальчик зарабатывал редкие тройки и бесконечные двойки, а учителя смотрели на его рябые щеки, на серые, как слизни, глаза и представляли, как через пятнадцать лет Шелли в заляпанном маслом комбинезоне, с бледным и вялым круглым лицом будет глядеть со дна ремонтной ямы в автомастерской мистера Луба.

Шелли знал, что о нем думали, но это его не заботило. На самом деле он был даже доволен подобной характеристикой. Она облегчала жизнь и позволяла делать то, что приносило ему удовольствие, – хотя удовольствие он испытывал иначе, чем другие.

Шелли был куда проницательней, чем полагали многие. Бесстрастное лицо стало для него идеальной маскировкой. Даже при виде мертвеца на диване его выражение не изменилось, но вот прагматичный ум Шелли немедленно связал события в хижине с черным вертолетом, который завис над ними во время похода.

А еще он нашел связь между толстой белой веревкой, которая выползла из мертвеца, с тонкой белой веревкой, выбравшейся из задницы его пса несколько лет назад.

Сегун, шелти его семьи, раздобыл в мусорном баке соседа испорченную курицу. А через несколько недель выдавил из себя семифутового червя. Когда это случилось, Шелли был дома один. Он услышал вой Сегуна на заднем дворе. Пес раскорячился среди цинний, а из его задницы выползала белая трубка, часть ее уже лежала, свернувшись среди кокосовой шелухи, которой отец застилал клумбы.