Отряд

ТРОЕ МАЛЬЧИШЕК обогнули хижину. Ветер дул с такой силой, что все вокруг стонало. Стонали бревна, когда он хлестал их жесткие тела; стонали деревья, когда порывы грозили вырвать их с корнем; даже трава стонала – тонко и пронзительно – от плясавшего среди стеблей ветра. Ливень так стегал мальчишек, что казалось, будто вот-вот покромсает их лица и руки. Ребята словно шли сквозь шквал бумажных порезов.

Кент споткнулся и всплеснул руками. Макс импульсивно потянулся к нему, но пальцы Ньютона сомкнулись на его запястье. Ньют покачал головой и одними губами произнес: «Нельзя его трогать».

Кент с трудом перебрался через грязное месиво – ботинки соскальзывали, они вдруг стали ему велики, ноги в них утопали, – и побрел за Ньютоном к поленнице. Та была перегорожена штабелями шлакоблоков и окружена деревьями, ветер здесь свирепствовал не так сильно.

– Оставайся тут! – Ньютону пришлось кричать, чтобы его слова услышали.

Кент опустился на колени, он слишком устал, чтобы спорить. Мальчики отогнули укрывавший поленницу брезент и накинули на дрожащие плечи приятеля. Из мертвых бревен начали выползать встревоженные бурей уховертки, многоножки, мокрицы и оленьи клещи. Они извивались в грязи, карабкались вверх по брезенту. Макс потянулся смахнуть насекомых – от одной мысли дотронуться до них все внутри переворачивалось, но еще большее отвращение вселяло то, что они могли забраться на волосы и кожу Кента. Ньют снова схватил Макса за руку.

Кент словно не возражал против неприятного соседства. Его взгляд метался от одного суетливого жука к другому.

– Мы скоро вернемся за тобой, – произнес Ньютон.

Кент повернул к нему голову. Механическое движение брошенной под дождем игрушки. Молния перечеркнула небо и, казалось, проникла в его плоть, воспламенив кости скелета. Его губы растянулись в усмешке, от которой по шее Макса побежали мурашки.

Уховертка обвилась вокруг уха Кента, скользнула по его лицу и повисла тяжелой дождевой каплей на нижней губе.

– Кент, – выдохнул Макс, ужас ползучим сорняком оплел его позвоночник, – у тебя там…

Язык Кента высунулся между зубами, любовно обнял уховертку и втянул ее в рот. Мальчик не сводил с приятелей взгляда.

22

КОГДА ЭФРАИМУ было восемь, мать отвела его в усыпальницу, где была похоронена бабушка. Он помнил, что испытывал легкое любопытство. Тогда Эфраим питал вполне здоровый интерес к смерти.

Ему вспомнился едва заметный едкий запах, который встретил их на пороге. Стерильный запах смерти. Не та сладкая гнилостная вонь поля боя, отдаленно напоминающая по-настоящему хорошие ароматы – к примеру, жареную свинину, – сходство с которыми делало ее еще тошнотворней. Здесь запах был терпимый. Аммиачно-нафталиновый, он заглушал едва заметный аромат разложения.

Ту же самую едкую ноту Эфраим уловил, пока спускался по ступенькам в подвал. Его сердце содрогнулось: что же здесь умерло?

Он проследил взглядом за тем, как Макс и Ньютон уводили Кента за хижину. Ветер трепал их одежду, точно вымпелы на флагштоке. Тонкая игла сожаления пронзила сердце. Они с Максом поспорили из-за Кента – а ведь до этого никогда не спорили. Ярость стучала в висках Эфраима, шея пылала. Никто не махал кулаками, но все равно это была стычка.

Что тревожило и смущало. Эфраим обладал обостренным чувством справедливости. Он унаследовал его от отца, тот всегда говорил: «Расплачивайся по счетам». Единственная фраза, которую Эфраим запомнил. А теперь отец расплачивался тюремным сроком. Кент тоже заслужил свои беды, так ведь? Он должен был расплатиться по счетам.

А где сейчас сам Эфраим? В подвале с Шелли Лонгпре – последним человеком, в компании которого хотел бы оказаться.

Эфраим захлопнул дверцы и запер их изнутри. Ветер и дождь с ревом колотили по крыше хижины. Проседающие ступени стонали под ногами. Тонкие волокна скользили по лицу: казалось, что сверху свисали неестественно длинные ноги паука-сенокосца.

Эфраим зажег одну из найденных в шкафчиках свечей. Та осветила лицо Шелли, казалось, от его кожи исходило слабое сияние, точно в нее были вшиты светлячки. Тени – уродливые и чудовищные в дрожащем огоньке свечи – метались по стенам. С потолка тянулись корни деревьев и трав.

Эфраим прошелся по периметру подвала. Пусто и скучно. В углу заплесневелый брезентовый тент для лодки. В обманчивом свете чудилось, что ворох ткани то растягивается, то сжимается.

– Присядь, Иф.

Шелли сидел на земле, скрестив длинные ноги. Он съежился и смутно напоминал насекомое. Мокрицу, которая свернулась в клубок, и только серый панцирь виднеется… Или одного из тех тараканов, что во время шторма заполоняют канализацию, – тех, что шипят, когда их давишь.

– Мне и так нормально.

– Ты был прав, – произнес Шелли. – Насчет Кента. Он это заслужил. Сам на себя навлек все это.

В груди Эфраима что-то дрогнуло. В нем не было ненависти к Кенту – это был вопрос справедливости, и только. Расплата по счетам.

– Макс поймет, – мягко сказал Шелли. – И Ньютон тоже. Скоро они поймут, насколько ты прав.