Что-то до странности усыпляющее было в этом протяжном, монотонном голосе. Эфраим почувствовал себя вялым, его слегка затошнило – такое одновременно счастливое и болезненное ощущение, которое появляется в животе после катания на каруселях на ярмарке в Монтегю.
– Давай. – Шелли похлопал по земле. –
Не столько просьба, сколько ненавязчивый приказ. Эфраим сел. Тело Шелли излучало тепло, влажное и странно соленое, точно воздух, дующий из глубин морской пещеры. Бледной, похожей на хлыст рукой он скользнул по плечу Эфраима – маслянистый, гладкий, безволосый отросток лег тяжелым резиновым шлангом. Пальцы забарабанили по коже Эфраима; тот хотел стряхнуть их – липкое тепло вызывало у него легкое отвращение, – но помешала дремотная вялость. Рука Шелли чуть согнулась – на самом деле он был довольно сильным – и подтащила Эфраима поближе.
– Теперь ты главный, Иф. Разве это не потрясающе? Так ведь и должно было быть с самого начала?
– Я не… Меня это не колышет.
Шелли понимающе улыбнулся:
– Не сомневаюсь.
– Не колышет. Честно. – Обжигающая, точно желчь, ярость подступила к горлу Эфраима. – Заткни свой гребаный рот, Шел.
Улыбка не сходила с лица Шелли. Бессмысленная улыбка идиота. Зубы у него были крошечные – раньше Эфраим этого не замечал. Как зернышки кукурузы. Полоски желтого налета окаймляли каждый зуб. Шелли их хоть когда-нибудь чистит? Что-то вроде Шелли заботится вообще о таких вещах?
«Что-то вроде Шелли? – подумал Эфраим. – Я имел в виду, кто-то. Кто-то вроде него».
– Расслабься, Иф. Я на твоей стороне.
Где, черт возьми, Макс и Ньют? Эфраиму отчаянно хотелось, чтобы они сейчас были здесь: все лучше, чем сидеть запертым
в этом сыром подвале с Шелли. Молния сверкнула вспышкой фотоаппарата и осветила щель между створками дверей. Гром прогремел с такой силой, что казалось, будто доски над головой выгнулись, а сердце Эфраима забарабанило в хрупкой клетке груди.
– Господи, Иф…
Шелли уставился на Эфраима. На его руки.
– Что?
Ладонь Шелли соскользнула с плеча Эфраима, а сам он отстранился, с трудом сглатывая и не сводя взгляд с рук приятеля. Исцарапанных, окровавленных рук.
– На что, черт возьми, ты пялишься, Шел?
– Ни на что. Я… Нет, ничего особенного.
Рука Эфраима метнулась и схватила Шелли за воротник. Шелли пискнул от отвращения и, упираясь пятками в грязь, начал вырываться. Свеча опрокинулась и погасла.
– Твои ногти! – хрипло завопил он, брызгая слюной. – Кажется, что-то шевелилось у тебя под ногтями, Иф.
Эфраим отпустил воротник Шелли и прижал стиснутые пальцы к дрожащему подбородку. Обступившая темнота душила, давила, выжимала воздух из легких. Кожа под ногтями – кожа, о которой он никогда и не задумывался, – загудела на новой, адской частоте.
– Ч-что ты видел?
– Что-то, – только и ответил Шелли. –
Тут в двери подвала замолотили кулаки.
– Иф! Открывай, чувак!
Эфраим попытался встать. И не смог… Силы покинули его. Он свернулся в клубок и подтянул колени к животу.
Шелли долго колебался, прежде чем подняться по лестнице. Появились Ньют и Макс, обветренные и промокшие до нитки. У Эфраима отлегло от сердца.
– Ты в порядке? – спросил Макс.
«Да, – подумал Эфраим, дрожа от ледяного гнева. – Ерунда. Вообще ни черта особенного. Гребаный Шел. Я его убью».
– Пустяки, Иф, – сказал Шелли, вкрадчиво ухмыляясь в темноте. – Я, наверное, ошибся.
– Насчет чего? – поинтересовался Ньют.
– Насчет ничего! – заорал Иф, и в следующий миг раздался треск и грохот: почти прямо над ними рухнул огромный дуб.
Ствол дерева пробил крышу хижины. БАБАХ! Воздух в подвале, казалось, сгустился и остывшим свинцом осел в легких ребят. С ужасающим шумом дуб ударился об пол и подпрыгнул. Кровля подвала раскололась – холодный свет заструился сквозь разбитые перекрытия. Затем они угрожающе провисли.
– О боже, – выдохнул Макс. – Скаут-мастер…
На лицах мальчишек промелькнула растерянность. Дождь и ветер на мгновение унялись, и у входа в подвал послышался голос Кента.
– Пожалуйста…
Эфраим поймал взгляд Макса. Ни один из них не произнес ни слова. Наконец Эфраим опустил голову, подул на свисающую челку и уверенно зашагал вверх по ступенькам. По крайней мере на время страх в сердце превратился в нечто иное – в непреклонную решимость. Это был лучший, а возможно, и единственный способ скрыть свой ужас.
Он отодвинул засов и распахнул дверь настежь. Внутрь ворвался дождь. Молния озарила дергающееся, жуткое лицо Кента.
– Входи, – велел Эфраим. – Но сидеть будешь подальше от нас. Прости.
Кент жалобно кивнул, доплелся до тента для лодки и натянул его на себя. Макс заметил взгляд Эфраима, брошенный сначала на раны Кента, а затем на собственные костяшки. Нетрудно было догадаться, о чем он думал.