Главное, не у него одного возникали подобные мысли. Подчинённые, рядовые десантники, пока помалкивали, но Млайн замечал, что даже днём головы его боевых товарищей ни с того ни с сего поворачивались на северо-запад, а все пять глаз устремлялись в небо, словно пытаясь отыскать в его пронзительной голубизне маленькое бледное пятнышко, видимое лишь в ясную ночь – галактику, где находилась родная планета Млайна и остальных киркхуркхов – Дрхена.
Была и ещё одна причина, по которой Млайн и остальные киркхуркхи всё чаще смотрели на северо-запад (примерно сорок градусов над горизонтом в это время года). Служба у Вершинного князя Дравена Твёрдого была необременительна и почётна, они ни в чём не знали недостатка – князь платил щедро. Но. Всё бойцы Млайна принадлежали к мужскому полу. Как любым нормальным мужчинам, в любой части любой галактики, время от времени им были необходимы женщины. А где их взять? Даже в лучшие времена на родной Дрхене женщин было в два раза меньше, и традиционная семья киркхуркхов состояла из одной женщины и двух мужчин, не считая детей. Но здесь, на Лекте, женщин не было совсем. Если, конечно, не считать местных…
«В смысле, конечно же, не считать, – подумал он. – Небесная Глубь, что только не придёт в голову после долгого воздержания!!»
Млайн вспомнил притягательные формы Глейн Сиин и других сослуживиц, которые вместе с Рийм Тууром вернулись на Дрхену, и вздохнул. Всё-таки решение остаться на Лекте было ошибкой.
И дело не только в отсутствии женщин.
Киркхуркхи здесь даже не просто чужие. Они – чудовища, чьё присутствие терпят лишь потому, что они могут защитить – и уже однажды защитили! – Брашен от нападения врага в лихую годину, когда народ рашей предельно ослаб после пандемии Ржавой Смерти. Но пройдёт несколько местных кругов-лет, и что тогда? Родятся новые айреды, и подрастут те дети, что остались в живых после эпидемии. Государство Дравена Твёрдого укрепится, и с каждым днём потребность в киркхуркхах, как в защитниках, будет уменьшаться. А вот недоверие и даже ненависть к ним, как к опасным чужакам, владеющим волшебным оружием, громадной разрушительной силы, убивающим на большом расстоянии, будет расти. Равно, как желание данным оружием завладеть. И кто знает, кому кого придётся тогда защищать – киркхуркхам Дравена Твёрдого или Дравену Твёрдому киркхуркхов? А если, не приведи Небесная Глубь, с Дравеном что-нибудь случится? Необязательно, кстати, смерть. Он может просто утратить авторитет вместе с властью. Или, чтобы этого не произошло, пожертвует киркхуркхами, как пешками в политической игре. Пока ничего подобного не наблюдается, но это пока. Млайн хорошо запомнил, как в прошлом месяце к нему прямо на улице подошёл бродяга в лохмотьях и, нагло ухмыляясь, предложил продать его, Млайна, плазменную винтовку. Или, в крайнем случае, парализатор.
– Не продаётся, – ответил бывший имперский десантник.
Тогда бродяга назвал цену, за которую можно было купить чуть не половину Брашенского посада.
– Рубаху себе для начала купи нормальную, – посоветовал Млайн. – И штаны.
– Ты на мои штаны не гляди, – ответил бродяга. – Это какие надо штаны. Так что, продашь? Или, – он нагло ухмыльнулся, – может, так отдашь, по дружбе?
Млайн тогда шуганул бродягу (это не составило труда – киркхуркхи были на голову выше рашей и сильнее их физически), но встреча оставила в душе тревожащий отпечаток…
Дверь сторожевой башни распахнулась, и на стену вышел старый знакомый Млайна – княжий дружинник Ельня. Один из немногих рашей, кто относился к киркхуркхам с искренним дружелюбием (большинство были равнодушны, остальные держались с опаской), и Млайн был ему за это благодарен.
– Ты здесь, – сказал он, подходя. – Так и знал.
– Ага, – подтвердил Млайн, чуть пододвинулся и похлопал семипалой рукой по скамье. – Садись, погрейся на солнышке, пока тепло. Зима скоро, говорят. Суровые зимы у вас, Ельня?
– Зимы-то суровые, – сказал Ельня и сел. – Да князь суровей.
– Та-ак, – произнёс Млайн, открыл все глаза (три из пяти он до этого держал закрытыми) и сел ровнее. – Что-то случилось?
– Пока не знаю. Может, и нет. А может, и да. От многого зависит.
Млайн посмотрел на дружинника. Он не слишком хорошо разбирался в чуждой мимике, но даже ему было видно, что Ельня озабочен.
– Слушай, Ельня, – сказал он. – Мы с тобой солдаты, так?
– Ну.
– Ну и не веди себя, как баба на сносях. Говори, давай. В чём дело?
Дружинник помолчал, пожевал губами. Зачем-то поднялся, встал на скамью, посмотрел через забороло[2] вниз, опять сел.
– Ты своим вчера увольнительную давал? – поинтересовался.
– Давал.
– Они в посад пошли?
– Нет, – съязвил Млайн. – В храм! Молиться! Решили, понимаешь, сменить веру. Прониклись, наконец-то, вашей.
– Зря смеёшься, – хмыкнул дружинник. – Может, ещё и придётся.
– З…ал! – коротко рявкнул Млайн по-рашски.
– То ли ещё будет, – пообещал Ельня.
И рассказал следующую историю.