Отряд бессмертных

– Обычно к рассвету. Потом почти все, кроме нукеров, спят до полудня. Встанут, поедят. Дальше конная прогулка или охота на зайца в поле. А как стемнеет, все начинается сначала. В день обычно по два барана режут. Варят супы, жарят мясо. Пироги одна мастерица местная готовит, Эльвира, жена пастуха. Помогает ей дочь Майя. Лицо у нее с детства хворью поражено, половина синяя. Худая и плоская как доска, но в поварском деле такая же мастерица, как мать. В нее и пошла.

– Это нам неинтересно. Когда может появиться мурза?

– Коли начнут готовить кушанья, то ясно станет, что скоро.

Баймак взглянул на Бессонова и осведомился:

– У тебя, Гордей, есть еще что спросить?

– Нет, я узнал все, что мне надо. – Он повернулся к княжичу и проговорил: – Дмитрий Владимирович, коли на мурзу проклятого не пойдем, дозволь в ночь к времянке пробраться, поговорить с женой, сыном, узнать, что с дочерью.

– И поднять шум на весь хутор.

– Нет, я аккуратно, тихо.

– Ты-то тихо, а вот как поведут себя жена и дети, услышав голос отца, оставшегося на Москве?

– Я их успокою.

– Давай пока погодим с этим, Гордей. Посмотрим, что и как тут будет, а там и решим, договорились?

– Да, Дмитрий Владимирович.

– Спасибо.

– Не за что. В дозоре Баймак и Дрозд, за ними Новик и Агиш, после Уваров и Нестеров. Смотреть до сумерек. Остальным отдыхать. Но так, чтобы с подъема быть готовыми вступить в бой. И никаких лишних движений. Гордей, проверь!

– Слушаюсь, княжич! – ответил Бессонов. – Сам тоже смотреть буду. Может, и без всякой вылазки Ирину увижу.

– Смотри, – разрешил княжич.

Он бросил в канаву походный мешок, постелил рогожу, улегся на нее, положил под бок саблю и топорик.

Но выспаться Савельеву не удалось. В полдень его разбудил Новик.

– Княжич, вставай!

Дмитрий протер глаза и спросил:

– Что случилось?

– Тебе надо посмотреть, что делается на хуторе.

– Хорошо, скоро буду.

Новик ушел.

Вскоре княжич подполз к посту наблюдения.

– Ну и что тут нового?

– Стряпуха и ее помощница начали томить баранину в большом чане. Рядом еще что-то готовят. Наверное, для охраны.

Савельев оживился и проговорил:

– Значит, мурза нынче появится.

– Похоже на то, – сказал Агиш. – Рубаил ведь говорил нам об этом. Раз начали варить мясо, жди гостей.

– А Гордей отдыхает? Не собирался вроде.

– Нет, княжич, он ушел.

– Что? – воскликнул Савельев. – Как это ушел? Кто разрешил?

– А он и не спрашивал разрешения. Сказал, что сил его нет сидеть здесь. Пойду, дескать. Может, хоть словом перемолвлюсь с женой или сыном.

– Но он же может все дело испортить! Где Гордей сейчас?

– К роднику пошел, – ответил Новик.

– За каким чертом туда?

– Невольников опять вывели, теперь двух баб. Одна из них жена Бессонова. Они воду вроде собрались таскать в корыта для коней.

– Собрались или уже таскают?

– Покуда с мужиками дрова подносят. Во дворе. Но бадьи стоят на скамье.

Чрез некоторое время один из охранников действительно что-то крикнул женщинам. Они взяли бадьи и направились к роднику.

Княжич замер. Что теперь будет?

Бессонов не выдержал ожидания и решил подобраться к времянке. Он выбрал путь через родник, с той стороны трава была выше и гуще. Потом тропа уходила вниз через густые кусты.

Гордей добрался до родника, хотел обойти водоем и услышал шум на дворе большого дома. Он выглянул из кустов, увидел свою Анфису и другую женщину, которые взяли бадьи и направились прямо к роднику.

Дружинник отполз чуть левее. Женщин гнал охранник, и это было плохо. При нем Гордей ничего не мог сделать. Нет, конечно, он, невзирая на боль в груди, уложил бы татарина одним ударом кулака, но тогда поднялся бы шум, обнаружилось бы нападение.

Допустить такого он не мог и едва не закричал от отчаяния. Но вскоре оно переросло в радость. Татарин посчитал ненужным ходить с бабами туда-сюда, решил, что никуда они отсюда не денутся. Он отошел от двора, сел на землю и сложил под собой ноги.

Женщины же подошли к водоему. Спутница Анфисы зачерпнула воду, поставила бадью на траву. К роднику шагнула жена Бессонова.

Он тихо позвал:

– Анфисушка.

Женщина вздрогнула и выронила бадью.

– Ты что, Анфиса? – спросила другая женщина.

– Ой, Анюта, мне показалось, будто Гордей меня позвал.

– Какой Гордей?

– Да муж мой разлюбезный, оставшийся на Москве.

– Много думаешь о нем.

– Много, Анюта, каждый день. В снах живу на родине, в своем доме, с мужем, детьми, радостно, счастливо.

– Тебе не почудилось, Анфисушка, это я, Гордей.

Женщина со стоном опустилась на траву.

– Анфиса, вот он я. – Бессонов выглянул из кустов.

– Господи, Гордеюшка. Откуда же ты взялся? Не сплю ли я?

– Нет, родная, успокойся.

– Как успокоиться? Сердце молотом колотит в груди.

– У меня тоже. Я не могу долго говорить, да и вам тут задерживаться нельзя. Скажи, где Ирина. Власа я поутру видел.

– С нами, Гордеюшка. Приболела она, почти не выходит из времянки.

– Захворала? Серьезно ли?

– Простудилась. У нас тут лекарь свой есть, дает ей отвары. Но ты-то как нашел нас?

– Искал, вот и нашел. А коли правду сказать, то случайно. Власа сильно обижают?

– Терпимо. Других больше, особливо в городе. А мы тут держимся.

– Держитесь, недолго вам осталось в полону быть.