Отряд К10

— Я не только прилежна в учении, святой отец, но и не чураюсь всякой работы во славу дела Его. — Она бросила искоса взгляд на священника и, кажется от волнения, облизала губы. — К примеру, я могла бы регулярно помогать Вам во всех хозяйственных расчётах. — Девица потупилась. — Есть у меня и иные помыслы об этом, однако, поймите правильно, отче, я готова их раскрыть лишь… на исповеди. — Вздох, чем-то похожий на стон сорвался с её губ, а руки коснулись высокой груди, формируя аквилу.

Выражение лица кастеляна не изменилось ни на йоту, но что-то в интонациях голоса…сильно изменилось.

— Конечно, дочь моя. Мотивы личной веры есть наиболее важное, что ведет человека к свету нашего Бога-Императора…

Две фигуры неспешно двинулись к исповедальне. Портьера на стене слегка шевельнулась, будто сдвинутая слабым сквозняком из открытой двери.

Из-под плотной медицинской шапочки мортификатора выбивался одинокий рыжий локон, будто подсвеченный солнечным лучом, заглянувшим в холодный каменный подвал сквозь маленькое окошко под самым потолком.

Тонкие пальцы в черных перчатках вынули из вскрытой груди сердце, положили на весы.

— Двести восемьдесят семь граммов. — Заскрипело автоперо по длинному свитку. — Без видимых особенностей.

Девушка положила орган в лоток и отправилась к изголовью секционного стола. Быстрый взмах ампутационного ножа, легкое движение руки отодвинуло скальп, обнажая кости черепа. Раздался визг дисковой пилы.

Тяжелая дверь морга медленно, с натужным скрипом распахнулась. Среднего роста мужчина, с чуть испуганным лицом, сделал осторожный шаг внутрь и солнечный луч отразился от золочёных символов веры на его одеяниях. Он откашлялся.

— Кармина.

Тишина была ответом. Быстрые пальцы уверенно нарезали извлечённый из черепной коробки мозг на тонкие полоски.

— Послушница Ковальски! — Попытка добавить металла в голос. Слабая, слабая попытка. Кажется, под маской она улыбалась.

— Кали! — Вот тут она дёрнулась. Медленно подняла глаза.

Взгляд… не обещал хорошего.

Затем потупился, руки сложились в аквилу, и мортификатор склонилась перед святым отцом. На четко отмеренный градус.

— Отче Клаус. — Высокий голос звенел серебряным колокольчиком. — Я безгранично счастлива, что Вы почтили визитом мою скромную обитель.

Тот оглянулся в коридор, вытягивая шею, чтобы заглянуть как можно дальше и с натугой прикрыл за собой дверь. Со щелчком стал на место небольшой засов.

— Давай вот без этого. — Он еще раз нервно оглянулся на прикрытую дверь и подошел ближе. Взгляд бегал, священник нервно сплетал и расплетал пальцы. — Кастелян Шорр не против. Старый сушёный хер. Матушка Войцех… — Он замялся. — Ну, тут понятно.

— А ты… — Рыжая отложила инструмент и пошла ему навстречу. — Тоже будешь за меня.

Её рука легла сильно ниже, чем нужно было для братских объятий служителей Экклезиархии. Клаус подавился очередной фразой и густо покраснел.

— За включение скромной, пусть и очень способной новопостриженной монахини в свиту кардинала

Его глаза расширились, а дыхание остановилось, когда рыжая бестия преклонила колени, глядя снизу вверх блестящими, ярко-зелеными глазами, лишь на мгновение затенёнными чем-то, мелькнувшим в световом окошке под потолком.

Это был неофициальный приём.

Никакой кричащей роскоши. Несколько херувимов, распевающих псалмы, вторящие им в унисон мальчишки — певчие. Все, как на подбор, очень симпатичные. — Отметила Кали, потупив взор шествующая к восседающему в окружении приближенных служителей и ворохе роскошных золотых одеяний, кардиналу.

Весьма тучный и улыбчивый, монсеньор Урбино раскинул руки, как будто готовый обнять впервые представленную ему сестру. Однако, в крайней точке траектории он отвлекся на несколько секунд, чтобы потрепать по щеке ближайшего мальчика, а лишь затем протянул увенчанную многочисленными перстнями конечность вперёд.

Преклонившая колени Кармина с выражением крайнего почтения на лице поцеловала печать Экклезиархии на самом крупном из ювелирных украшений и осталась так стоять, потупив взор.

— Вижу, вижу тебя чадо моё. — Голос кардинала оказался удивительно высок, несмотря на тучное сложение. — Все как говорили мои верные слуги.

Стоящие одесную от церковного иерарха матушка Войцех, кастелян Шорр и отец Клаус почтительно склонились.

— Да… — Кардинал вновь радушно улыбнулся. — И впрямь умна, старательна, набожна и самоотверженна в служении нашему Богу — Императору и матери — Экклезиархии.

— А, как говорят иные мои слуги… — Левая рука его указала на сухонькую фигуру в робе с капюшоном, так тихо и ненавязчиво устроившуюся ошую от трона, что кажется только после указующего жеста её заметили присутствующие. — … ещё и широко мыслящая и умеющая находить общий язык с сёстрами и братьями своими во служении господу нашему.

Его интонации кажется почти не изменились. Однако в воздухе повеяло ледяной крошкой, несомой ветром с самых вершин заснеженных гор.

Кардинал воздел очи и руки горе.