Отряды в степи<br />(Повесть)

— Ваше превосходительство… — закричал Сорокин.

Но солдат с зверским лицом выбил у него из рук блюдо, хлеб покатился по мерзлой земле. Другой ударил его по лицу, остальные окружили станичников, их было одиннадцать.

Уже за спиной не взглянувшего на них Гнилорыбова раздалась беспорядочная стрельба. Расстрелянных оставили лежать тут же, в застывшей степи, и, обходя их, тяжело всхрапывая, шли белогвардейские кони.

Приказ генерала о расстреле встретивших его хлебом-солью станичников подал сигнал к бесчинствам. За все время своего существования Платовская не видела столько горя и ужасов. Людей вытаскивали из хат, убивали во дворах и на улице, под своими же окнами. За что? За то, что они всю жизнь маялись, бедствовали, а потом осмелились забрать землю, отобранную у богатеев. За землю люди расплачивались жизнью…

Генерал, въехав на станичную площадь, ткнул пальцем в вывеску «Революционный комитет станицы Платовской»:

— Эт-то что такое? Немедленно снять! Кто осмелился?

Пока несколько солдат забирались на крышу, успевшие вернуться атаман Аливинов, коннозаводчики Ункинов и Сарсинов и бывший писарь станичного правления подбежали к генералу, наперебой закричали:

— Долгополов и Лобиков!

— Где они? — спросил генерал.

— Захватили их, ваше превосходительство!

— Подать их сюда!

Долгополова и Лобикова вытолкнули на площадь, окровавленных и ободранных. Подталкивая, подвели к генералу. Он надвинулся на них храпевшим конем.

— Ты осмелился? — показал он Долгополову на вывеску, которую удалось наконец солдатам сбросить на землю.

Долгополов мужественно ответил:

— Я!

— И я, — сказал Лобиков. Разбитый глаз его заплыл.

Генерал смотрел на них тяжелым взглядом, что-то обдумывая.

— Вот что, — сказал он своему адъютанту, словно обрубая слова, — их обоих связать. Обложить соломой. Облить керосином. Ну и пусть себе жарятся…

— Разрешите, ваше превосходительство, составил я списочек… — угодливо подскочил писарь.

— Что за список? — спросил генерал.

— У кого мужья в красных…

— Распорядитесь! — приказал генерал адъютанту.

Тот подхватил бумажку.

А тем временем на площадь уже тащили солому, банку с керосином. Долгополова и Лобикова связали — спиною к спине. Долгополов крепко сжал руку Лобикову:

— Держись, дружок…

Солдаты торопливо обложили осужденных на смерть соломой до пояса. Один из них, с багровым шрамом через лицо, плеснул керосином. Кто-то чиркнул спичку, ее задуло. Тогда чиркнули сразу несколько спичек, поднесли к соломе. Желтое пламя охватило несчастных. Из костра донеслось:

— Попомни, царская шкура, всех не уничтожишь! Тебя самого повесят, изверг!

Мясистое лицо Гнилорыбова исказилось. Может быть, этот крик из огня показался ему предзнаменованием? (Генерал был весьма суеверен.) Он резко дернул поводья, повернул коня и поскакал, расталкивая солдат, из станицы.

Под покровом темноты добрались до хутора Козюрина люди, почти полоумные от пережитого. Сбивчиво рассказывали обо всем, что им довелось увидеть. Аливинов мстил за свое недавнее поражение. Он водил по хуторам озверевших солдат. Под его руководством отряды рыскали в степи, вылавливали и пригоняли в станицу бежавших станичников. Схватили Михаила Ивановича Буденного и Корнея Михайловича Новикова, избили, повели в Куцую Балку. На глазах Корнея Михайловича расстреливали его одностаничников. Коннозаводчик Ункинов кричал:

— Смотри, хам, как твои партизаны получают землю! По три аршина на брата.

Потом Ункинов выстрелил Новикову из нагана в лицо. Человек, который за всю свою жизнь мухи не обидел, упал на землю.

— А ну, приколоть его! — скомандовал коннозаводчик.

И Корнея Новикова прикололи штыком.

В те страшные часы белогвардейцы расстреляли триста шестьдесят пять стариков, женщин и детей. Двух членов ревкома белые сожгли живьем…

Михаилу Ивановичу удалось убежать — знакомый конвоир отпустил, но его снова схватили. Теперь он сидел под стражей.

Партизанских жен расстреливали на глазах у детей. Уцелевшие женщины скрывались в погребах, колодцах, навозных кучах.

По всей улице лежали мертвецы. В правлении и в казарме, за ним расположенной, томились, ожидая расстрела, захваченные.

Часть четвертая ВПЕРЕД! ТОЛЬКО ВПЕРЕД!

Ночь. Деревья, закутанные в черные тени, тревожно скрипят на ветру. Под ногами шуршит прошлогодняя листва. Темнота такая, что кажется ощутимой: бери ее в руки, будто мокрую тряпку, и выжимай. А дождь, колкий, томительный, идет не переставая, вперемешку со снегом. Достигнув земли, снежинки тут же тают, отчего земля остается черной.

Буденный, придя домой, неожиданно для себя встретил второго своего брата, Дениса, который только что вернулся из Нахичевани, где проходил службу в пехотном полку. Денис сказал, что их полк разбежался, а ему пришлось пешком добираться домой, рискуя попасть в руки белогвардейцев. Рассказал Денис и о том, что казаки хватают солдат, отбирают оружие, а кто сопротивляется, расстреливают на месте.