Отряды в степи

Второй полк подошел к станице Гнилоаксайской. Семен Михайлович приказал всей артиллерии открыть прицельный огонь по станице. Белогвардейцы спросонья стали выскакивать из домов кто в чем. Некоторые садились на лошадей в одном белье и уходили, спасая свою жизнь. Штаб Голубинцева тоже успел удрать. Ушел и сам генерал. Орудия, пулеметы, повозки с военным грузом — все было брошено противником. Первый полк быстро выбил противника с хутора Перегрузного. Борис Мокеевич Думенко прибыл в станицу Гнилоаксайскую и всю бригаду повел в наступление на север, где была расположена пехотная дивизия противника. Бригада подошла к ее расположению тихо и незаметно. Белогвардейцы совершенно были спокойны.

Артиллерия открыла сильный огонь, белогвардейцы бросились в бегство, но так как бежать было некуда (впереди была красная пехота), они в большинстве остались в окопах и прекратили стрельбу. Бой продолжался не больше часа. Астраханская пехотная дивизия уже больше не существовала.

Офицеры же оказали большое сопротивление, в плен не сдавались, сражались до последнего выстрела. Они были все уничтожены. Взято в плен до двух тысяч солдат и захвачены большие трофеи: восемь орудий, двадцать пулеметов, снаряды и несколько тысяч патронов.

При разгроме Астраханской пехотной дивизии произошел смешной случай. Подавляющее большинство белогвардейцев были местные, астраханцы. Ко многим приезжали жены и привозили продукты. Когда наша кавалерия приблизилась к окопам, беляки не оказали сопротивления и пустились бежать. Их жены, не понимая, в чем дело, пытались удержать своих мужей, хватали за шинели, винтовки и вещевые мешки.

Беляки не знали, что спасать в первую очередь: себя, жен или продукты. Им хотелось спасти все. Некоторые снимали с себя шинели, бросали патроны для облегчения. Другие бросали продукты. Все поле было покрыто хлебом, салом, яйцами, бараниной и курами. Наши бойцы старались продукты собрать, так как они нам были очень нужны.

После боя красноармейцы увидели, что на бруствере окопа сидит одинокая женщина. Подъехали к ней, спросили:

— Чего сидите? Ступайте домой, делать вам тут нечего!

А женщина молчит, уставив глаза в одну точку.

Бойцы стали шутить:

— Она, наверное, мужа шинелью прикрыла. А сама на нем сидит. Не выдает.

Кто-то приказал:

— А ну-ка, встань! Посмотрим, что у тебя под шинелью. Не муженек ли спрятан?

Женщина нехотя поднялась. Смотрят, из-под шинели мужские ноги торчат, обутые в сапоги. Откинули шинель, а под ней солдат лежит.

— Кто такой? — закричали бойцы.

— Это муж мой, родненькие! Не убивайте!

Солдат встал на ноги и поднял руки:

— Сдаюсь!

А красноармейцы в ответ:

— Сдаваться, браток, уже поздно! Ваши все уже поудирали. Шагай, брат, домой! Да гляди, в следующий раз в белую армию не вступай, а то плохо будет.

Солдат ответил:

— Больше никогда против Красной Армии воевать не буду. Честное слово!

А женщина заплакала и закричала:

— Спасибо, ребятишки мои, что мужа в живых оставили! Большое вам за это спасибо!

Красноармейцы засмеялись и пошли собирать трофеи.

Командир приказал Федору Рябушенко выяснить обстановку и численность белогвардейцев, засевших на хуторе Веселый. Хутор стоял на пути к станице Маныческой, которую необходимо было отбить у врага.

Федор Рябушенко был не один. Ему в помощь снарядили одного из красноармейцев. Разведчики осторожно продвигались к хутору, как внезапно из засады раздался залп.

Красноармеец и его лошадь были убиты. Рябушенко пытался повернуть коня, но грянул второй залп. На этот раз был убит конь Рябушенко.

Падая, конь придавил ногу Рябушенко, застрявшую в стремени. Он пытался освободиться, но на него набросилось по крайней мере человек десять, опрокинули, скрутили руки и связали. Затем его потащили куда-то на задворки чьего-то дома и поставили перед молодым казачьим офицером. Толстый старший урядник, самодовольно и вместе с тем раболепно вытянувшись, доложил о поимке «красного бандита».

Офицер приказал немедленно раздеть пленного. Рябушенко остался в одном белье.

— Ну, теперь ты вполне готов к своей последней роли на свете — роли висельника, — сказал офицер, отчетливо выговаривая каждое слово и как бы любуясь сам собой. — Выбирай, — продолжал он, — либо ты нам расскажешь, кто ты, откуда, сколько вас, где вы находитесь и где ваш Буденный, либо я вздерну тебя на воротах. Понятно?

Рябушенко босой стоял на снегу и ничего не отвечал.

В эту минуту он и не думал о вопросах офицера, а испытывал какое-то сожаление, горечь от того, что он, дюжий, здоровенный парень, и так нелепо попался в плен. Что его ожидает, он знал, и это его не страшило. Он как-то ясно представлял себе ближайшее будущее и думал лишь о том, чтобы стерпеть ожидавшие его муки.

Но его размышления были прерваны сильным ударом офицерской нагайки. Нагайка рассекла бровь и губу.

Кровь медленно застывала на его лице. Офицер ждал, Рябушенко молчал.

Второй удар нагайки обрушился на голову. Но Рябушенко только крепче сжал губы и продолжал молчать.

— Прикажите подвесить? — угодливо спросил офицера урядник.