Отрицание

— Он не умеет радоваться. Умел бы, сейчас в мусарне не сидел.

— Ладно, — заявляю я, — короче, я пришёл сказать, что хочу замирить, короче. В общем, зла не держу. И ты не держи, если можешь. Мне с тобой враждовать причины нет. Что было, то прошло, надо вперёд двигаться, а не в прошлое заглядывать. Я так думаю. Нам делить нечего. Я на твоё не претендую. Ну, всё вроде. Что хотел, сказал.

Мне эти слова даются нелегко, прям комом в горле застревают. Я будто костью давлюсь. Нет, не надейся, за отца ты ответишь. И если закон до тебя не дотянется, будь уверен, уж я-то точно дотянусь. Надеюсь, он не чувствует эту мою энергию, вырывающуюся наружу.

Каха кивает:

— Согласен. Мне тоже с тобой нечего делить. Может пересечёмся когда, друг друга знаем.

Страха он не испытывает, хотя должен был, но это даже хорошо. Пусть думает, что я от него удара не ожидаю. Надо попробовать его заманить в ловушку, но он, сука, хитрый. Своими руками ничего делать не будет, наверное.

— Ладно, на, — говорю я и протягиваю пакет с бутылкой. — Тебе. Типа трубка мира.

Он принимает пакет и чуть приоткрывает. Рассмотрев содержимое, присвистывает:

— Нормальный подарок. Что же, я в долгу не останусь.

Он достаёт из подмышки свёрток и передаёт мне.

— Держи. Это тебе.

Я разматываю хрустящий заграничный пакет и вижу чёрную с золотом коробку двенадцатилетнего Ballantines. Ну вот, Платоныч без подарка тоже не останется, а то я уж расстроился. Вискарь зачётный, в Союзе, насколько помню, такой никогда не продавался. В любом случае, это покруче будет, чем Red Label, но ему и красненькое сойдёт.

Мы оба удовлетворённо хмыкаем. Возникает небольшая пауза. Вроде всё сказано и надо расходиться. Каха чуть подаётся вперёд и протягивает мне руку. Я пожимаю. Ощущение не самое приятное, но виду не подаю.

Скорее всего, он будет продолжать искать возможность нанести удар. Ладно, посмотрим. Надо ещё у Трыни повыспрашивать, что там и как произошло.

Я перехожу через дорогу и иду в дом напротив. Поднимаюсь на четвёртый этаж. Дверь открывает Юрий Платонович. На нём мягкие брюки и рубашка с закатанными до локтей рукавами.

— Проходи, Егор, рад тебя видеть, — говорит он.

— О, вас можно поздравить, гипс сняли.

— Да, не говори, надоел, как собака. Тапочки вот бери. Давай, проходи.

Он проводит меня в комнату. Квартира у него большая и богато обставленная. Высокие потолки, большие окна, много воздуха, чувство надёжности. Вот за что я люблю полнометражки.

— Я только что чай заварил, — сообщает Большак. — Присаживайся, я сейчас принесу.

— Я вам тут подарочек маленький принёс к празднику, — протягиваю я ему пакет.

— Да? — удивляется он. — Интересно, что там такое. Ого! Ничего себе. Виски! Настоящее заморское виски. В наших краях такого не купишь. Где же ты нашёл такую ценность?

Я улыбаюсь.

— Секрет что ли? — Юрий Платонович тоже улыбается.

— Да, не особый. Отец из командировки привёз.

— Вот как! Отец всё-таки имеется, да ещё и в загранкомандировки ездит? Интересно-интересно.

— Ну, это не совсем то, что вы подумали. Отец имеется, только он с нами не живёт, а в командировке, как я понимаю, было не так уж и приятно. Его там подстрелили. Он военный.

— Ах, вот оно как, — качает головой Платоныч. — Афганистан?

— Нет, туда ведь только зашли. Пока не рассказывал. Да с ним новая беда приключилась. Лежит в нашей с вами больничке.

— Так, сейчас мне всё расскажешь. Я за чаем.

Юрий Платонович уходит на кухню, а я прохожу в комнату. Здесь стоит большой велюровый диван в тонкую полосочку и довольно старые деревянные шкафы, заполненные книгами. Не уверен, имеют ли они антикварную ценность, но выглядят красиво. На стене висит большая картина, на ней натюрморт с тыквами.

Осмотревшись, я подхожу к окну и, чуть сдвинув тюлевую штору, рассматриваю дом напротив. Моё везение продолжается. Окна квартиры смотрят на дом Кахи. У него квартира на третьем этаже, а я сейчас нахожусь на четвёртом. Эх, бинокль бы не помешал. А так, пункт наблюдения очень хороший.

— Юрий Платонович, а у вас бинокля нет случайно? — спрашиваю я, когда он возвращается с чайником.

— А тебе какой?

— Флотский, армейский, не знаю, на худой конец, даже театральный подойдёт.

— Есть вообще-то. Мне дарили на охоту ходить. Я не охотник, правда, хоть и имею кое-какую амуницию. Надо достать, я нечасто пользуюсь, вот и убрал подальше. Тебе для чего?

— Да вот, за соседями вашими хочу пошпионить, — усмехаюсь я.

— Экий ты разносторонний, — говорит он. — Ладно, садись. Бинокль потом поищу. Так что там с папой твоим приключилось?

Мы садимся в кресла, приставленные к красивому журнальному столику. Бутерброды с чёрной икрой, конфеты, пирожные, красивая посуда. От всего этого такой уют и теплота, удивительно даже.

— Хочешь виски попробовать? — спрашивает хозяин дома.

Можно подумать, я виски не пробовал, мысленно улыбаюсь я. Думаю жители всего нашего города, вместе взятые, выпили меньше, чем я «попробовал» за свою жизнь там.

— Нет, — улыбаюсь я, — спасибо. У меня, во-первых, голова отшиблена и мне нельзя, а, во-вторых, я же спортивные ориентиры себе поставил, так что алкоголь — это не ко мне.