Отрицание

Уроки проходят спокойно. К доске меня не вызывают, домашку не проверяют. Я даже получаю удовольствие от неспешного хода событий и чувства счастливой безмятежности, что приходит во время перемен. Не тех, Цоевских перемен, а перемен между уроками.

После последнего урока я в сопровождении Рыбкиной иду к выходу и наталкиваюсь на Крикунова Андрея Михайловича, заместителя по воспитательной работе. Это прямо злой рок.

— Брагин, — говорит он сурово сдвигая брови, — куда опять? Я не понимаю, тебя за шиворот всё время хватать надо? А ну-ка быстро на комитет комсомола.

Блин, да что это за хрень! А жить когда?!

— Я сейчас, Андрей Михайлович, через минутку приду, девушку провожу и сразу прибегу.

— Я тебе провожу сейчас, паяц! Быстро за мной, или родители, взыскание в личное дело, неудовлетворительное поведение и характеристика.

— Извини, Наташа, — обращаюсь я к Рыбкиной, — ставки взлетели до небес. Так что придётся мне здесь задержаться ненадолго.

— Надолго или нет, не тебе решать, — сурово гнёт свою линию Крикунов. — Марш в комсомольскую комнату.

Когда мы с ним заходим, в комитете царит гомон и галдёж. Юля Бондаренко, послужившая объектом для дикой Рыбкинской ревности машет мне рукой и улыбается.

— Так, — приветствует всех Крикунов. — Тихо. Всем здравствуйте и давайте начнём. Раньше сядем, раньше выйдем.

Все рассаживаются. Крикунов занимает место во главе стола, где в прошлый раз сидел белобрысый комсорг Яворовский.

— Замолкаем, — недовольно говорит наш руководитель. — Давайте не забывать про рабочую дисциплину. Как вы знаете, Ян Яворовский с родителями переехал в другой город. Что из этого следует?

— Что он дурачок, — шепчет кто-то и все начинают ржать.

— Тихо! Следует из этого то, что нам нужно выбрать нового секретаря.

— Мы уже выбрали! — раздаются голоса.

— Кого? — удивляется Андрей Михайлович.

— Брагина! Единогласно.

— Чего?! — восклицаю я. — Алё, меня нельзя! Вы придурки что ли? Я инвалид и у меня амнезия. Вон Бондаренко давайте. Ей ещё два года учиться.

Я называю её, потому что больше никого здесь по именам ещё не знаю.

— Эй! — кричит она, — Ты чего! Я против тебя голосовала, а ты! Так не честно!

— Так, замолчали все! Какого Брагина! Он безответственный!

— Андрей Михайлович, — обращается к нему некрасивая и почему-то очень высокомерная девочка. — Во-первых, у вас нет права голоса. А во-вторых, я уже протокол заседания составила и мы его подписали, так что можем смело расходиться по домам.

— Домой! — кричат пацаны помладше. — Ура!

Крикунову приходится оправдывать свою фамилию, чтобы остановить вопли и беспредел.

— У меня самоотвод! — не сдаюсь я. — Мне по состоянию здоровья нельзя! Они воспользовались моим отсутствием! Андрей Михайлович, ну скажите вы!

— Ну, выбрали, значит выбрали, — машет он рукой. — Что я тут с вами нянчиться буду, в конце концов. Тут учиться до конца года всего ничего осталось. В общем, Брагин я тебя поздравляю. Все могут идти, а вас Штирлиц, я попрошу остаться.

Это он мне говорит. Ну нет! Этого только не хватало! И так времени не хватает. Все уходят, а на меня вываливается гора информации о ближайших мероприятиях, собраниях, смотрах и прочей ахинее.

— Андрей Михайлович, это плохая идея, вот честно. Они воспользовались моим отсутствием и проголосовали. Вы же сами видите, что из меня комсорг вообще никакой.

— Ну и дурак, Брагин, — отвечает он. — Тебе осталось полторы четверти лямку оттянуть, а там отчётно-выборное собрание будет. Не перетрудишься ты за это время, не переломишься. Зато будет грамота горкома, характеристика отменная. При поступлении зачтётся. Большой плюс. Ты уже знаешь, куда поступать будешь?

— Не знаю, — качаю я головой. — Тунеядствовать буду, пока в армию не заберут. А может и откошу, у меня же черепно-мозговая, сами видите.

— Вижу, что ты глупый и не знаешь, как распорядиться шансами, что идут тебе в руки.

— А вы почему здесь работаете, — спрашиваю я. — если знаете, как шансами распоряжаться? Как вы вообще сюда попали? Вы учитель?

— Много будешь знать, — недовольно отвечает он, — скоро состаришься. Меня из горкома комсомола направили.

— Вы наверное проштрафились в горкоме своём? — делаю я предположение.

— Всё, иди, — говорит он. — Торопился, вот и ступай. Нечего мне мозги компостировать.

Я иду на трамвайную остановку и встречаю Юлю Бондаренко.

— Ты что, всё это время здесь стояла? — удивляюсь я. — Так долго трамвая не было?

— Нет, мы со Светкой в «Домовую кухню» заходили.

— Меня ждала? — строго спрашиваю я.

Она едва заметно краснеет, но не признаётся.

— С чего бы?

— А с чего бы тебе трепать, что я прижимался и щупал тебя?

— Я про «щупал» вообще не говорила! — возмущается она и краснеет ещё сильнее.

— Вся школа об этом судачит, — вру я. — Про «прижимался» тоже незачем было заливать, а то, знаешь, придумают такое, замучаешься потом отмываться.

Она поджимает губы.

— Юль, пойми, я всё равно уеду после школы. Мы может и не увидимся больше никогда, а ты тут навыдумывала себе. Прекращай ты это. Поняла?