Отрицание смерти

Таким образом, Рохейм и Ференци на самом деле говорят о чем-то отличном от предмета исследования Фрейда. Рохейм говорит об идентификации с матерью, представляющей собой абсолютную поддержку ребенка, и о детской неспособности понять отношения объекта любви с другими объектами вроде собственного отца. Ференци говорит о том, что ребенок переполнен эмоциями, которыми он не может управлять. Именно здесь и возникает более экзистенциальная интерпретация проблемы. Ребенок использует тело как личное causa sui, и отказывается от этого проекта только тогда, когда понимает его невозможность. Выбор любой из альтернатив является для него вопросом жизни и смерти. Даже став чуть старше, многие из нас испытывают неприязнь и разочарование от мысли о том, что наши родители занимаются сексом; кажется, что это не самый «правильный» их поступок. Думаю, причина заключается в том, что увиденное ставит нас в тупик. Родители представляют собой утрату иллюзий от тела как от causa sui, они одновременно выражают комплекс кастрации, разочарование в теле и страх перед ним. И даже больше – они сами живое воплощение культурного взгляда на мир, который ребенок должен усвоить, чтобы преодолеть безвыходное положение, в которое его завело тело. Когда они сами не выходят за пределы тела в наиболее интимных отношениях, ребенок вынужден столкнуться с неким тревожным замешательством. Как его борющееся эго может справиться с этими хитрыми посланиями и извлечь из них какой-то смысл? Еще можно добавить, что вполне конкретные бормотание, стоны и движения наваливаются тяжелым грузом, особенно в моменты страха перед телом, который ребенок пытается преодолеть. Если он пытается вернуться к телесной роли и подражать своим родителям, они приходят в беспокойство или ярость. Ребенок может почувствовать, что родители его предали: они оставляют свои тела для самых близких взаимоотношений, но отказывают ему в них. Они препятствуют телесности со всей силой, которая у них есть, но в то же время сами предаются ей со всепоглощающей местью. Если собрать все это воедино, то можно увидеть действительно травмирующую первичную сцену, но не потому, что ребенок не может включиться в половой акт и выразить свои собственные импульсы, а больше потому, что первичная сцена сама по себе является сложным символом, объединяющим в себе ужас от тела, предательство культурного супер-эго и полную блокаду любого действия, которое ребенок может совершить в данной ситуации, или ее простого и ясного понимания. Это символ множественной тревожной связи.

Тело, таким образом, это животная судьба каждого из нас, с которой мы вынуждены в некоторых случаях сражаться. В то же время оно дает опыт и ощущения, а также устойчивое удовольствие, которого не хватает внутреннему символическому миру. Неудивительно, что человек в решении сексуальных проблем стоит перед сложным выбором; потому Фрейд и отмечал чрезвычайную важность секса в человеческой жизни – особенно в невротических конфликтах своих пациентов. Секс – это неотъемлемая часть человеческого смятения в отношении смысла жизни, безнадежно разделяющегося на две сферы – символы (свобода) и тело (судьба). Вполне естественно, что большинство из нас никогда не отказываются от детских попыток ребенка использовать свое тело и его органы как зáмок или устройство для магического управления миром. Мы пытаемся получить от тела метафизические ответы, которые оно – являясь материальной вещью – дать не может. Это попытка раскрыть трансцендентное таинство создания, взаимодействуя с физической составляющей этого самого создания. Вот почему сексуальный мистицизм так широко практикуется, скажем, в традиционной Франции, и в то же время так разочаровывает. Он утешительно инфантилен в своей снисходительности и удовольствии, но настолько саморазрушителен для реального осознания и роста, когда человек использует его, чтобы попытаться ответить на метафизические вопросы. В следствие этого сексуальность превращается в ложь о реальности, или в экран, закрывающий от нас полное осознание окружающего мира²⁴. Если взрослый сводит жизненные проблемы до области сексуальности, он повторяет фетишизацию ребенка, связывающего проблемы матери с ее гениталиями. Таким образом секс превращается в ширму от ужаса и фетишизациюи полного осознания реальных жизненных проблем.