Признавая существование данного вида умысла, нельзя согласиться с Я. Костарчук–Грушковой, утверждающей, что «внутренняя техническая сторона действия может быть результатом холодного помысла и следствием приготовлений, а фактическое действие непременно должно быть совершено в состоянии аффекта»[290]
.Что же касается вида «аффектированного умысла», то большинство авторов предлагают в каждом конкретном случае исходить из фактических обстоятельств дела и допускают как прямой, так и косвенный умысел.
В. Н. Ткаченко, напротив, настаивает на существовании лишь косвенного умысла[291]
. На наш взгляд, довод автора о том, что «умысел в этом случае возникает внезапно, человек в значительной мере теряет контроль над своими поступками, не может регулировать их интенсивность», характеризует лишь момент возникновения умысла, а не его вид.В защиту позиции В. Н. Ткаченко выступает Т. Ткаченко. По его мнению, «человек в состоянии аффекта действует хаотично и нецеленаправленно, поскольку динамическая часть поведения преобладает над смысловой. Далее, вследствие перевозбуждения снижается возможность управления своим поведением. Это, в свою очередь, свидетельствует об отсутствии цели действии»[292]
.Иную позицию высказывают психологи. Многие из них вообще отрицают наличие импульсивных действий в состоянии аффекта[293]
. Авторы указывают, что «при совершении преступлений в состоянии сильного душевного волнения виновный не только предвидит наступление преступного результата, но и направляет свою волю на его достижение»[294].Сторонники этой позиции особо подчеркивают, что в рассматриваемых случаях действия не являются непроизвольными, носят целенаправленный характер. «Для преступления, совершенного в состоянии аффекта как сложного волевого действия, присуще планирование, которое включает в себя выбор средств и путей, ведущих к достижению цели»[295]
. Целенаправленность же действий говорит о том, что они совершаются с прямым умыслом. Ведь обязательный признак последнего — цель на достижение определенного преступного результата. Причем такой результат может выступать как в качестве конечной цели, так и средства для достижения других целей. То обстоятельство, что преступные последствия не всегда являются конечной целью, не меняет вид умысла: он остается прямым. «Различные психологические оттенки волевого отношения к наступившим последствиям не имеют значения и не трансформируют прямой умысел в косвенный»[296].О том, что аффектированные преступления имеют свои цели, и, следовательно, могут считаться совершенными с прямым умыслом, говорит механизм их реализации[297]
.Инициатива в обострении конфликта обычно принадлежит жертве. В ее действиях, как правило, содержится прямая провокация агрессии либо в форме собственных агрессивных действий, либо в виде угроз, шантажа или иных проявлений враждебности. Это приводит к нарастанию эмоционального напряжения у субъектов преступлений, которые расценивают сложившуюся ситуацию как реально опасную, угрожающую их жизни или иным ведущим ценностям, не видят выхода из нее. В процессе конфликта их поведение начинает определяться влиянием
В результате существенно нарушается способность к целостному осмыслению и оценке ситуации, резко ухудшается качество контроля за своими действиями и прогноз их возможных последствий. Можно сказать, что несмотря на относительную внешнюю упорядоченность активности субъекта, она носит исключительно полевой характер. Исходно мотиво — и целесообразная деятельность, направленная на преодоление конфликта, в процессе конфронтации и при острой фрустрации на фоне эмоционального возбуждения утрачивает внутреннюю интеграцию и согласованность составляющих ее звеньев. Криминальное поведение организовывается уже только