Отрочество 2

А в военное время – вот так вот, и не честный расстрел, а позорная виселица, да притом с часовым, с грифами – дабы усилить наказанье. Всего авторитета Шмуэля Маркса не хватило ни для смягчения приговора, ни хотя бы для нормальных похорон после казни. Висит.

Оглядываюсь непроизвольно, и вижу безобразную драку крылатых падальщиков, устроивших свару вокруг нижней части тела, оторвавшевося и упавшего в натёкшую под него, загнившую уже лужу. Рвут…

– Дай! – требовательно протягиваю руку, и Товия, баюкающий поранетую руку в глубине фургона, протягивает мне сигару. Набранный в рот дым прогоняет тошноту. Раз, второй…

– Забери.

Африканеры и без тово глядят волками, потому как – вскрылось. На британцев ставку сделали жиды местные, так вот. Не все, сильно далеко не все… но тенденции, однако.

С одной стороны – империя, раскинувшаяся на всех континентах, а с другой – малочисленные буры. А жиды, они…

«– Космополитичны»

Оно самое! Африканеры же оскорблены в лучших чувствах – настолько, што приходится вывозить близнецов в фургонах. Одним я правлю, вторым Санька, и вся мелочная торговля Самуила и Товии, начавшаяся было весьма бойко, похерена, и похерена плотно, с гарантией.

Да и самих… помяли. Антисемтизм! И не сказать, штоб вовсе не обоснованный[i], н-да…

Руки прямо на улице за спину ломали – жёстко, в лучших традициях Средневековья, с прикладом под дых и прочими жандармскими изысками. Разобрались быстро: я только узнал о случившемся, и засобирался было вызволять, как привезли и даже извинились. Ну как извинились… пробурчали што-то на африкаанс, и кажется даже – миролюбивое.

Обострять не стал, потому как ситуация нервенная, и даже Маркс ходит бледный, и домашние его на цыпочках, переговариваясь в четверть голоса. При его связях и богатстве такое поведение, это мягко говоря, пугает.

Не виновны близнецы, и бумага о том выдана, но из Претории лучше уехать, от греха. Народ здесь пока на взводе, и сильно – вплоть до возможности погромов может быть. А с учётом оружия и военного времени, это такой ой!

Жиды местные притихли, как говно в траве, и только ихние кафры взмыленные по городу – ш-шурх! Ш-шурх! С записочками. Договариваются друг с дружкой и властями – взятки, уступки всякие… Не знаю, и откровенно говоря, и знать не хочу, потому как – а ну спросят?

Молчать… это знать надо, когда можно, потому как запросто такое бывает, што человек изображает из себя упорствующего еретика в застенках инквизиции, а тот, кто проговорился, давно уже щебечет вовсю. С говорением тоже самое – знать надо, што и кому льзя и нельзя.

Это в Одессе или Москве я таки свой, и имею небольшое уважение в некоторых кругах, широко известных всем, кому сильно надо. Здесь же всего лишь знакомый знакомых, и если кого-то из более своих возьмут за ой, то сдадут мине за просто так, как шахматную пешку.

Думаю, договорятся, но как водится – не все, и очень хочется, што не через мине. А могут! Потому как связи есть, а крови нет, да и будь даже нужная кровь, оно и с ней не всё так просто.

Найдут козлов отпущения – из тех, кто очень уж замарался об англичан, да как водится – из бедноты и чужаков. Это только со стороны кажется, што жиды одним кагалом живут, на деле там такое себе противоречие со взаимной нелюбовью, вплоть до полной ненависти, што не у всякого антисемита такой накал есть!

Решил уехать из города сам, и предложил близнецам вовсе покинуть территорию буров, отправившись восвояси, даже и билет обратно оплатить. Ну или на крайний случай – в португальских владениях обосноваться, имея свою копеечку за посредничество и транзит.

Упёрлись! Дескать – Африка, возможности! Решили волонтёрами, в коммандо к Мишке прибиться, там их мал-мала знают и доверяют. А возможности, они и после войны будут.

«– Мы, Егор, – сказал мне Товия за обоих, переглянувшись с братом, – зубами за эту землю вцепимся!

А в глазах у них – шекели с рубелями, и не переубедить! Такая себе храбрость к деньгам, и мужество к прибыли.

– А проиграют буры? – у меня любопытство проклюнулось через опустившиеся руки, и немножечко почему-то злости, што не слушают хорошево совета.

– Проиграют? – удивился Самуил, тампонирующий разбитое лицо йодоформом. Остановившись, он повернулся ко мне от зеркала, вид донельзя удивлённый – кажется, он даже и не задумывался о такой возможности.

– Ну… – Самуил неуверенно пожал широченными плечами, – значит, проиграют! Всё равно – связи и всё такое через да и военное землячество. Не сразу, так годочков через несколько, как утихнет бурление говн у битанцев, можно будет вернуться, но уже как почти свои, а это таки другой расклад!

Товия закивал истово, на што я только вздохнул. Есть логика в их словах, как не быть! Есть.

Многие иностранцы с таким прицелом воюют – с расчётом на гражданство или хоть какие-то привилегии в сравнению с уитлендерами. Алмазные да золотые шахты глаза застят, есть за што драться.

А мне, вместо запланированной поездки к Лэдисмиту, снова к Мафекингу обалдуев этих героических везти»