Отрочество

— Ага… Прелестно… Ты что ж, стало быть, читаешь специальные книги?

— Да, когда удается достать.

— А что ты еще прочел?

Саша густо порозовел, сказал «сейчас», вынул из бокового кармана курточки записную книжку и подал ее Озеровскому.

«Литература, искусство, наука, техника» — стояло на первом листке книжки. Дальше на многих страницах шли длинные столбики названий. Против каждой прочитанной книги виднелся значок, сделанный цветным карандашом.

Озеровский с любопытством и даже некоторым удивлением перевел глаза с книжки на розовое лицо Саши.

— Так, так…

Даня почел это «так, так» за восхищение исключительной ученостью своего друга.

— Он, он… — сказал Даня, — он у нас читает больше всех ребят вместе взятых. Он так работает над собой… Он даже записался в институтскую библиотеку. Честное слово! По блату. Тогда, во время сбора лома — помните? — он познакомился со студентами. Они его записали в свою библиотеку.

— По блату?

И Озеровский засмеялся так искренне, что Даня не выдержал. Оборвав свою речь, он тоже засмеялся весело и заливисто.

Озеровский передал Саше записную книжечку, и Саша деловито спрятал ее обратно в карман.

— Ну что ж, — сказал Озеровский, — очень хорошо. Так куда же теперь тебя записать по блату? Может быть, займешься Индонезией? Интересуешься?

— Очень! — чуть слышно сказал Саша.

— Ладно. Приходи послезавтра. Запомнишь? Ровно в пять. Попрошу не опаздывать.

— Я не опоздаю, — серьезно сказал Саша.

— Ну, а тебе куда бы хотелось, кладоискатель?

— Мы вместе! — быстро сказал Даня.

— Вместе так вместе. Значит, в среду, в пять.

— Угу! — ответил Даня и благодарно посмотрел на Озеровского.

* * *

В пионерской комнате отодвинуты к самой стенке оба стола — маленький столик Зои Николаевны и большой, покрытый красным сукном. По полу разостланы листы ватмана. Тут же лежат на животе Мика Калитин, Лека Калитин, Кузнецов, Денисов, Левченков, Петровский, Яковлев, Кардашев и Джигучев.

Между листами ватмана разбросаны карандаши и линейки. Против каждого листа стоят бутылки с тушью. Мальчики работают: они делают подписи под фото для школьной выставки, посвященной Индонезии.

Работать за столом много удобней. Но разместиться там такое количество народу не может, поэтому пишут, лежа на животе, на полу.

— Ну как? — спрашивает Лека Калитин.

— Заедает, — отвечает, вздыхая, Калитин Мика.

— Я залез за кромку, потому что ты меня все время толкаешь под правый бок, — говорит Кузнецову Боря Левченков, хотя его никто не толкал.

— Ну давай я тебя для равновесия толкну под левый, — спокойно предлагает Кузнецов.

Сема Денисов трудится молча, сосредоточенно глядя на лист ватмана поверх очков. Поздний вечер — и в раскрытую дверь то и дело заглядывает мать Семы, Агриппина Петровна Денисова:

— Семен, ты скоро?

— Мама, не ждите, пожалуйста! Я занят. Идите домой и ложитесь. Я никого не разбужу, я не зажгу свет. Вот увидите.

Она уходит.

— Давайте что-нибудь споем, ребята! — предлагает Саша Петровский.

— Да, тебе, может быть, легко, — отвечает Лека Калитин, — а я не могу все вместе — писать и петь. Я не Наполеон.

— Наполеон не пел, — авторитетно говорит Даня.

— Откуда ты знаешь?

— И, во-первых, не Наполеон, а Юлий Цезарь, — отвечает Саша.

— Юлий Цезарь тоже не пел, — говорит Левченков.

— Положим! — веско отвечает Мика Калитин.

Но спор не разгорается — все заняты. Тишина.

Мика Калитин пишет:

«Из вложенного в Индонезию капитала 40 процентов принадлежит американцам».

Печатные буквы уже вычерчены карандашом. Мика их заливает тушью. Он добрался до «капитала», сейчас дойдет до слова «принадлежит».

Ему кажется, что дело у него движется медленно. У Леки — быстрее. Ничего не поделаешь, у Леки — опыт: он два года работал художником в стенгазете. Тишина. Слышен только скрип рейсфедеров. Лека пишет:

«Примитивные хижины местного населения с сентября по март затопляются водой».

Это его третья подпись. Две уже сушатся на столике Зои Николаевны.

У Леки — опыт. Бесспорно. Но опыт работы в стенгазете, а не работы на полу.

— Заедает! — жалуется Лека.

— Собралась компания нытиков, — говорит Кардашев. — Почему это у меня не заедает? — и тут же ставит большую кляксу.

— Ага! — торжествуют братья Калитины.

Но Кардашев не из племени нытиков. Он преспокойно соскабливает кляксу безопасной бритвой и продолжает писать:

«Американские капиталисты постепенно вытесняют голландцев. В связи с гонкой вооружения их фирмы проявляют большой интерес к добыче каучука и олова».

— Несправедливо распределили! — жалуется Боря Левченков. — У некоторых — короткие.

— А тебя вообще никто не заставлял, — отвечает Кузнецов, — можешь не делать ни длинные, ни короткие.

Кузнецов — лучший чертежник в классе. Он заканчивает четвертую подпись:

«Напав на республику, голландские войска подвергли бомбардировке Джакарту».

Он уже на слове «бомбардировка».

Левченков молчит и хмурится. Нет, он больше не сваляет дурака. Сейчас он себе возьмет:

«Страна у нас маленькая, а рот большой». (Подпись под фотоснимком, изображающим Голландию.)

Костя Джигучев пишет:

«Индонезийский народ под руководством компартии поднялся с оружием в руках на борьбу за национальную независимость».