Отрочество

— Да это же бал, в конце концов! — сказали за дверью. — Когда ты берешь эту ленту, забудь хоть на минуточку о своих ногах. Смотри на ленту… Вот так. На ленту, на ленту… Все время на ленту. Кружись и радуйся, радуйся… Смотри наверх, а не на пол. Будь такая, как будто сегодня твой лучший день, твой праздник. Будь счастлива! Радуйся, радуйся, радуйся… Начнем!

Подойдя к дверям, мальчики со всякими предосторожностями заглянули в дверную щелку. Им очень хотелось узнать, кому это предлагают радоваться, глядя на ленту.

Раздался вальс. В косой щели показалась девочка. В руках у нее болталась бумажная лента.

— Раз и два! — сказал повелительный голос, перебивая музыку.

Девочка вскинула руки. Лента взвилась.

— Нет, ты пойми, это же танец радости, — говорила учительница. — Забудь сейчас о ногах, не оглядывайся, смотри вверх, только вверх. На ленту, на ленту, на ленту!

Прижавшись к стене, Саша и Даня смотрели в дверную щелку. Они боялись пошевелиться, боялись вздохнуть и только время от времени толкали друг друга локтями. Музыка, голубая бумажная лента и эта девочка, не сводящая с нее глаз и словно летающая над паркетом, — все вместе было такое красивое… Ах, если бы оно подольше не кончалось! Если бы можно было стоять вот так, вечно так, скрючившись, не отводя глаз от светлой полоски в дверях!

Опрокинутое, повернутое к потолку лицо мчащейся по кругу девочки казалось Дане странно знакомым и милым. Сдвинув брови, он заглядывал в приоткрывшуюся дверь, мучительно стараясь припомнить, где он видел это лицо. Он присел на корточки, отчего еще шире распахнулась перед ним перспектива комнаты. Там в глубине были маленькие подмостки. У подмостков сидели три девочки и два мальчика. У рояля стояла учительница, повернувшаяся спиной к двери. Ее талия была перехвачена широченным поясом, ноги обуты в туфли на высоченных каблуках.

Руки учительницы взлетали из белой пены кружевных манжет. Она нагибалась к пляшущей девочке, притопывала высокими каблуками и хлопала в ладоши. Должно быть, ей казалось, что чем сильнее она будет топать и хлопать, тем больше будет радоваться девочка, глядя на ленту.

Очевидно, это и в самом деле помогало.

Девочка смотрела на ленту все восторженнее, и лента все выше взвивалась над головой, над плечами, над худенькими руками. И вдруг коса у девочки расплелась, и по одну сторону головы взметнулись распущенные волнистые волосы. К сожалению, по другую сторону торчала все та же туго заплетенная обыкновенная косичка.

Даня с Сашей все еще стояли, согнувшись, у дверной щели.

Но вот Саша, видно, устал. Он выпрямил затекшую спину, снял руку с Даниного плеча, и Даня, потеряв равновесие, вкатился кубарем в зал.

Первое, что увидел Даня, была пианистка, забывшая от неожиданности опустить на клавиши руки.

— Извините… — сказал он растерянно и стал отряхивать пыль с колен.

— В чем дело? — удивленно и сердито спросила учительница танцев.

— Это я нечаянно… не нарочно… — бормотал Даня.

Но тут дверь раскрылась, и в зал, все время кланяясь, вступил Саша. Он пришел выручать товарища.

— Простите, — сказал он вежливо. — Мы… мы не хотели мешать. Но мы стояли у двери, и нам до того понравилось…

Учительница смягчилась, глядя на серьезное, розовое от волнения лицо незнакомого мальчика. Она удовлетворенно кивнула головой.

— Ты, повидимому, имеешь в виду финал? То место, где девочка кружится с лентой? — сказала она и, с трудом сдерживая улыбку, стала разглядывать этих неожиданно ввалившихся в комнату ценителей балетного искусства.

— Да, да, конечно, — быстро сказал Саша, — это самое… гм… финал!

Тем временем Даня понемногу пришел в себя.

— Финал! — повторил он хрипловатым баском.

И вдруг к ним подошла девочка. Она уже заплела косу, но бумажная лента все еще была у нее в руках.

Сам этого не ожидая, Даня спрятался почему-то за плечо Саши.

— Это ты? — сказала девочка, приподнимаясь на цыпочках и заглядывая через Сашино плечо. — Куда же ты пропал? Папа, честное пионерское, достал для тебя еще две сковородки и ступку с пестиком. Сковородки старые, а ступка и пестик еще совсем хорошие. Папа взял их у своего товарища. Тот даже сначала не хотел отдавать.

Даня вспомнил. Щеки его залились багровым румянцем.

— Замечательный пестик, ну честное слово! — убежденно продолжала девочка. И, заметив, что Даня до того покраснел, что едва не превратился в вареную свеклу, добавила не без жестокого удовольствия: — Нет, ты знаешь, до того тяжелый, что я даже два раза вбивала им гвоздики в капитальную стенку.

— Ладно, как-нибудь заверну, — переводя дыхание, ответил Даня.

— Заверни, — сказала девочка.

Учительница хлопнула в ладоши:

— Начинаем!

Дане и Саше пришлось уйти. Они шли, а за их плечами опять раздавалась музыка. Или, может быть, это был только след музыки, оставшийся в воздухе? Ведь остается же след от дыма погашенной папиросы…

С удивлением и любопытством разглядывал Саша притихшего Даню. Тот шел, опустив голову. Но губы у него слегка шевелились. Должно быть, он мысленно разговаривал с кем-то.