Отрочество Ивана Санина

— Грех ровесник Адаму и Еве! Молимся плохо, — сказал нищий с удивительным радостным лицом и тоже на Ваню показал, — на них упование! На детскую молитву. Без детских молитв давно бы окочурились. Наша Русь — древняя, а до сих пор — дитя. Ты, отроче, помолись за нас!

Нищий встал, отёр бороду, трижды поклонился Ване.

— Зачем отрока смущаешь? — насупился старичок. — Лучше расскажи нам, откуда он взялся, татарский Навуходоносор? Ты ведь сам был пленником казанского хана!

— А как же! — просиял щеками, глазами. — Всё претерпел!.. Я у батюшки Макария, игумена обители Желтоводской, в истопниках подвизался. Послушание у меня такое было. Я дровокол не из худших!

— Ты о хане расскажи!

— Хана Улу Махмета видел, вот как тебя. Золотых халатов не носит. А глаза у него — как две стрелы. Глянет — и ты уже раб.

— Не мудрствуй, говори, что знаешь о вороге.

— Что знаю? Золотая Орда. У ордынских царевичей жизнь переменчивая. Улу Махмет — внучок грозного Тохтамыша. Посадили его на трон, а ему показалось мало быть хозяином в Сарае. Пять лет бился за Узбекский улус, а потерял всё своё царство. Изгоем скитался. Навёл на татар литовские полки, его отец хан Джеляль был другом Витовта. Вернул себе царство, да ненадолго. Убежал в Крым, в Крыму ханствовал. Был другом турецкого султана Мурада. Да токмо власть многим всласть, и в Крыму Махметку с ханской кошмы ссадили.

Ваня дышать перестал, не пропустить бы что. Сколько нищие-то знают! А радостный всё веселился.

— Думаете, куда наладился ордынский царь из Крыма? Московскому князю служить. Белев себе испрашивал. Города не трогал, в юртах жил, в шалашах. А зима в тот год уродилась морозная. Улу Махмет за тепло готов был верной дружбой платить, но Василию Васильевичу хан был приятелем, когда в Сарае сидел. Вместо привета послал на татар Шемяку с большим войском. Шемяка и есть Шемяка. По дороге русские сёла пограбил. Улу Махмет ну никак войны не хотел. На коленях, на паперти молил русского Бога о благодати. Обещал Шемяке накрепко: как вернёт себе власть в Сарае, в тот же день освободит Русь от дани, будет ей вечным другом.

— Господи! — ахнула нищенка. — Хороший, знать, человек, татарин-то!

— Улу Махмет — слову верный. Да только князь Василий был далеко, а Шемяка позарился на золото. Был слух, хан увёз казну Золотой Орды. А войска у хана — трёх тысяч не было. Чего золотишком не поживиться. Шемяка под рукой имел сорок тысяч!

— Господи! Господи! — пожалела хана нищенка.

— Бог правду видит! — засмеялся весёлый рассказчик. — Побил хан Шемяку. Но в Белеве не долго сидел. Переждал зиму и ушёл на Волгу. Казань построил. А за обиды уже через год отомстил Москве.

— Это мы помним! — сказала братия. — Хан Москву десять дней в осаде держал. Кремля не взял, но город сжёг.

— А на обратной дороге, — прозвенел колокольчиком рассказчик, — Желтоводский монастырь батюшки Макария под корень разорил! Крестьян да монахов в Казань увёл!

— Чего же ты всё радуешься? — изумились нищие. Рассказчик снова засмеялся.

— Живой! Не съел меня татарин. А батюшку Макария хан возлюбил. Я сам видел, как они по саду гуляли. Улу Махмет недолго держал нас в плену. Четыре сотни людей отпустил домой с батюшкой. Но слово взял: не селиться на Жёлтых водах. Сказал батюшке: * Земля нижегородская отныне — улус Аллаха! Русь велика, найди себе, старче, иное место для молитвы. Сокровенное».

— Тебя послушать: хан — золото! — старичок ладонью по столу хлопнул в сердцах.

— Велика беда казанская, — сказала братия. — Ох, велика! Татары рязанскую землю пограбили, мордовскую. Хан в Нижнем Новгороде теперь сидит. На Владимир глазами разбежался.

Нищие поворотились к Ване.

— Твой батюшка защитит нас от злого татарина. Молись. И мы помолимся.

Поднялись, возблагодарили Господа за хлеб, помянули добрым словом дающих. Батюшку раба Божьего Ивана, матушку — рабу Божию Марину, всех детушек, весь род Саниных.

В СКИТУ

Накормить нищих дело богоугодное. Чем ещё жена поможет мужу, коли муж в полку, в сражениях? Слёзы лить страшно. Не приведи Господи беду наплакать.

Подхватила матушка Марина всех своих четырёх, ненаглядных, поехала в скит к старцу Герасиму.

В скиту церковка на дюжину молящихся, а страх перед казанским царём уже докатился до Волока до Ламского. Из города, из сёл, из деревень шли православные к монахам поискать заступничества Пречистой Матери. Будет воля Божия, укроет Милостивая Своим спасительным покровом стариков и детей, и самую жизнь от злой войны.

Матушку Марину с малыми ребятами отец Герасим к певцам поставил, а Ваню взял за руку, привёл в лес.

— Вот тебе храм Господний! — руки простёр, указывая небо и строгие, похожие на церкви ели. — Молись. Коли сердце отворено Богу, Бог придёт в твоё сердце. Меня, грешника, помяни. Вырастешь, поставишь храм выше этих ёлок. Молись и Бог даст.

Старец ушёл, а Ваня не смел поднять глаз на ели. Ни единого звука в лесу. Птицы замерли, слушают, как стучит отрочье сердце.

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа! — сказал слова молитвы одними губами.