— Так. Выходит, они должны были в Куньем городище заночевать, а оттуда их забрали бы те, которые в белом? И куда-то увели бы. Мы между ними встряли… нет! Это те, кто от Иллариона ушел, не утерпели, захотели посчитаться. А для «белых» все это неожиданно оказалось. Они сходу сунулись — не вышло. Теперь один побежал докладывать, а двое следить остались. Кхе! Тогда понятно! Надо в Ратное побыстрее добираться, пока тот не смотался, куда надо, и подмогу не привел. А уж в Ратном-то…
— Помог я тебе, деда?
— Да, про Белояра я не подумал.
— А ты мне поможешь?
— А зачем? Сказал, что сам придумаешь. Вот и думай.
Снова по лесной дороге медленно тянется санный обоз. Подмерзший за ночь снег снова «поплыл» на солнечных местах, того и гляди начнут появляться проталины. Но впереди небо уже затягивается снеговыми тучами, прогноз Ильи подтверждается, но обозу от этого легче не станет — мокрый, липкий снег завалит дорогу, сани начнут в нем вязнуть вытягивая из лошадей последние силы.
В новых санях лежать неудобно, Донька не Илья, даже не подумала, как устроить раненых. Воняет не то гнилью, не то еще какой-то гадостью, сама Донька сидит нахохлившись, кажется, даже подремывает. Сначала попробовала было ворчать, но после Афониного окрика заткнулась.
— Афанасий, а сколько холопская семья может стоить?
— Смотря, какая семья, и какой торг. Когда много продают, то дешевле.
— Это понятно, когда товара много, он всегда дешевеет. Такая семья, которая выйдет по жребию тем, кто в последнюю очередь… Кстати, а почему очередь такое значение имеет? Ведь жребий же?
— Так уж обычай сложился. Жеребьи лежат в кувшине. Те, что похуже — внизу, те, что получше сверху. Первым берет сотник, потом десятники, потом те, у кого серебряное кольцо, потом остальные по десяткам. Какому десятку раньше, какому позже, говорит сотник.
— Но доли же должны быть одинаковые?
— А они и есть одинаковые, почти. Ну, вот взяли мы, к примеру, десяток коней. Все кони строевые, тягловых нет. Все привычные под седлом в бой ходить. Нет ни раненых, ни хромых, ни старых. Но все равно, совсем одинаковых-то коней не бывает. Тот жребий, на который самый лучший конь выпадет, лежит сверху, а тот на который самый худший, хотя тоже хороший, лежит внизу.
— Ну, хорошо. Сколько будет стоить семья, на которую выпадет жребий простого ратника? Гривну будет?
— Нет, народу-то много, меньше.
— А доля «рухлядью»?
— Наверно, еще меньше. Тех, кто «рухлядью» взять захочет, много. Как бы и по две семьи на жребий не получилось.
— У тебя дружки, которые «рухлядью» будут брать, есть?
— Есть, а что?
— Договорись с кем-нибудь из них, чтобы взял «душами», а потом за гривну тебе продал. Гривну я тебе дам.
— Да ты что? — Замахал руками Афоня. — Такие деньги! Не, Михайла…
— Лисовиново слово дороже! — С напором произнес Мишка. — Или брезгуешь?
— Да нет, что ты? Не уговорил, значит, деда?
— Не хочет он с Лукой ссорится. Меня завтра с утра в Ратное быстрым ходом отправят, ты присмотри, пожалуйста, за волокушей, где Чиф лежит. А как приедешь, сразу ко мне зайди.
— Спасибо, Михайла, я тебе… Донька! Убью, сука!
Мишка вывернул голову, чтобы посмотреть вперед и поперхнулся от неожиданности. Донька, свесившись с передка саней, с самым невозмутимым видом справляла малую нужду.
Часть 2
Глава 1
Мишка, с непривычки неловко опираясь на костыли, стоял в углу двора старосты Аристарха Семеныча. Присесть было нельзя — по обычаю сидеть сейчас могли только двое: сам староста за столом, на котором стояли широкогорлые кувшины с жеребьями, и сотник — верхом, командирским оком оглядывающий собрание с высоты седла.
Находиться здесь Мишке, вообще-то, было не положено — на священнодействие распределения добычи допускались только строевые ратники, да еще те из бывших строевых, кто в силу возраста или увечья уже не служил. Но и им сидеть не полагалось, способность выстоять на своих ногах затяжное мероприятие была неким свидетельством дееспособности и ценилась самими «нестроевиками» очень высоко.
Одновременно, собрание ратников выполняло и функции сельского схода, решая, попутно, и другие вопросы жизни села, от того-то так и было ценно право присутствия, а, следовательно, и право голоса на этом мероприятии. Когда-то, в самом начале существования Ратного, на такой сход собирались практически все мужчины, поскольку все были строевыми ратниками. Но прошло уже больше ста лет и жизнь брала свое: кроме изнывающих от любопытства баб, сидящих по домам, и детишек, несмотря на угрозу получить изрядную трепку, норовящих залезть на забор подворья старосты, за пределами «представительного органа власти» оставалось более полсотни вполне взрослых мужиков.