Мишка и сам не заметил, как его отпустила суетливая неловкость – правая рука успокоилась на колене, левая – на рукояти меча, а корпус распрямился, привычно распределяя тяжесть кольчуги без перекоса в какую-либо сторону. Аристарх все это время демонстрировал прямо-таки каменное спокойствие – как сел, так и замер, глядя куда-то за левое плечо Нинеи.
Красава наконец-то справилась с собой (или Нинея помогла) – прекратила ерзать, коситься под ноги, построжела лицом и вопросила так, словно это Великая Волхва заговорила голосом десятилетней девчонки:
– С чем пришел?
Не «пришли», а «пришел», и вопрос адресовался непосредственно Мишке.
«Они что, так и будут через нас общаться? Политес, едрена шишка… А вот хренушки! Аристарх с Нинеей – как хотят, а себя с соплячкой равнять не дам!»
– А здороваться тебя не учили? – что-что, а командный тон Мишка уже отработал и задать вопрос умел жестко.
Такой поворот, видимо, предусмотрен не был. Красава стрельнула глазами на Нинею, похоже, ничего в ответ не получила и дала слабину:
– Так мы с тобой сегодня уже…
– Не от себя говоришь и не с одним мной! – Мишка был неумолим.
– Здрав… вы будьте… – прочирикала Красава, растеряв всю свою самоуверенность, – с чем пожаловали?
– И вам здравия! – Мишка почтительно склонил голову в сторону Нинеи. – Позволю себе напомнить об одном давнем нашем споре. Я тогда усомнился в том, что Красаву уже можно посвящать в искусство творения волшбы, вкладывать силу в детские руки, а светлая боярыня попрекнула меня тем, что я сам вкладываю опасную силу в руки детей, доверяя отрокам убойное оружие. Ныне случилось так, что можно и нужно о том споре вспомнить – три отрока мертвы, а Красава лишь чудом жива осталась…
Мишке пришлось прерваться, потому что Нинея дернулась всем телом, чтобы повернуться к правнучке, но сдержалась и замерла, а Красава втянула голову в плечи и зажмурилась, похоже, ожидая беспощадного удара.
Под требовательным взглядом волхвы Мишка рассказал обе истории: сначала о вызволении Красавы из собачьей клетки, а потом о дуэли и последовавших за ней репрессиях, добавил и свои соображения по поводу Нинеиного запрета перемешивать десятки, а в конце заключил:
– С отроками мы справляемся, хотя, порой, и сурово поступать приходится, а вот с Красавой сложнее. Светлой боярыне Гредиславе Всеславне, конечно, виднее, но, на мой взгляд, волхвовскую науку она постигает хорошо – Савва-то заметно на поправку пошел, но пределов – ни своих, ни чужих – не разумеет. Юль… Людмила же ее убивать или калечить не стала, а сотворила так, что Красава сама бы убилась – просто-напросто расшибла б себе голову об решетку, и все. Это ж какая разница в силах между ними, что Людмила может ее заставить самое себя убить! А Красава этой разницы не разумеет – посчитаться с Людмилой собирается. Добром это не кончится, а меня рядом может и не оказаться… больше же, как мне думается, никто в крепости Людмилу остановить не сможет.
Однако и это – не самое скверное, хотя, казалось бы, куда уж хуже? А вот есть кое-что и похуже – Красава от власти над людьми удовольствие получает, и чем дальше, тем больше, а это засасывает сильнее пристрастия к хмельному. Сама она того, к сожалению, не понимает. К примеру, думает, что с Людмилой из-за меня поцапалась, а на самом деле – соперничества во властвовании над умами и душами отроков не стерпела.