Отрок. Ближний круг

Долго ли, коротко, но изловчилась как-то Макошь, добыла немного силы и ярости отцовской да влила в своего Ладо. Еще краше стал ее ненаглядный – в глазах огонь появился, силой и ловкостью молодецкой, на радость жене, во всяческих состязаниях побеждает, да и в любви плотской такую радость ей стал доставлять, о какой она раньше и не думала. Всем хорош! Стала Макошь даже подумывать, чтобы показать своего Ладо Ильмаринену – пусть убедится старый в своей ошибке. Но недолго она радовалась, стала замечать, что Ладо ее больно уж лихим глазом на служанок поглядывает, а потом и на месте преступления застала. Ох, и взыграла у нее кровь! От нее, от благодетельницы, которой всем и даже самим существованием своим, обязан – к какой-то служанке! Единым махом девку в мокрицу оборотила, хотела было и Ладо своего в распыл пустить, да больно уж жалостно он прощения просил, каялся, клялся, что больше ни-ни… Пожалела, одним словом. Какое-то время все по-прежнему шло, а потом опять попался Ладо на блудодействе. И снова простила его Макошь. Но на третий раз не стерпела – оборотила его в петуха.

С тех пор все петухи такие и есть. Собой хороши: вид гордый, осанистый, красавцы – гребень алый, перья в хвосте переливчатые, до любви ярые – кур топчут всех подряд и прозванья не спрашивают. Но горласты, драчливы, а если коршун налетит, сами первыми в курятник и улепетывают.

Погоревала Макошь, позлилась, а потом решила ошибку свою исправить – нового Ладо себе сотворить, но уже совсем другого. Изготовила детинушку сложенья богатырского, нрава крутого, самой Макоши преданного и, на всякий случай, от греха, не шибко умного. Поначалу радовалась – за таким мужем, как за каменной стеной, и батюшка Перун не насмехается. Только стало ей постепенно как-то скучно. Песен, шуток-прибауток новый Ладо не знает, гусли, свирель или гудок у него в лапах только хрустят да трещат, умственной беседы не дождешься – только о лошадях да об оружии. Приятно, конечно, если тебя, раскрыв рот, слушают, но рано или поздно захочется, чтобы и отвечали, а у нового Ладо ответ один – в охапку да на постель.

Отлучилась как-то Макошь по делам на несколько дней, возвращается, а в доме разор полный. Шум, грохот, крики, все поломано, Ладо новый кого-то лупит, кого-то срамными словами поносит… Макошь кричит: «Стой! Ты что творишь?», а он отвечает: «Тебя столько времени не было, должен же я куда-то свою страсть растратить!»

Ничего не успела Макошь ответить – явился на шум сам отец богов Сварог. Посмотрел на беспорядок, сказал: «Эх, внучка, внучка, зря ты Ильмаринена не послушала», и оборотил второго Ладо быком. С тех пор все быки такими и стали: сильные, ярые и тупые. Ни шерсти с них, ни работы, только и пользы, что коров покрывают да на мясо забить можно.

Не стала Макошь пенять деду Сварогу за то, что мужа ее лишил, только сказала:

– Один был ласковый, но слабый, второй сильный, но грубый, в третий раз не ошибусь – найду золотую середину».

А Сварог ей отвечает:

– Зачем? Вон они, золотые середины – по земле толпами ходят, выбирай любого.

– Так они же все с изъянами! – отвечает Макошь.

– Правильно, внучка, с изъянами, и иначе быть не может, потому, что вы, бабы, испробовав силы, начинаете хотеть слабости; упившись покорностью, жаждете властности; пресытившись мягкостью, алчете ярости, а потом все наоборот и так до бесконечности. Раз и навсегда на вас не угодишь, и это прекрасно! Если женщина всегда одинакова, предсказуема и не содержит в себе толику тайны, рано или поздно от нее сбежать захочется, а поскольку язык у вас длинный и тайны вы хранить не умеете, то ваша тайна – тайна и для вас самих. Чего вам на самом деле хочется, точно не знаете и вы сами. Так было и так будет впредь, ибо на том зиждется женская привлекательность.

С тех пор Макошь мужа без изъяна не ищет, да и сама со смертными мужами… не очень, или в тайности все творит. Но женщинам время от времени посылает таких мужчин, которые как раз их тайным желаниям, про которые они и сами не знают, подходят. А сама радуется их радостью, счастлива их счастьем и… плачет их слезами. Вот такая история, Гунюшка.

– Выходит, мне Миньку Макошь подсунула? – сонным голосом поинтересовалась Юлька.

– Тебе, не знаю, а вот Алексея мне… – протяжного вздоха, завершившего фразу Настены, Юлька уже не услышала – заснула.

Бурей и Сучок

– Эй, кто-нибудь!!! Ох… Эй… Всех убью, один останусь… Эй!!! Ох…

Против обыкновения, никто не нес Бурею рассола, никто вообще не являлся на его крик! При тех порядках, которые завел у себя в доме обозный старшина, это было чем-то вроде начала конца света и совершенно не укладывалось в голове, тем более в голове, трещавшей с похмелья.

– Да что ж такое-то? Ох… Эй!!! Ох… Уй… Поубиваю… и сам убьюсь…

Со двора доносились звуки какой-то суматохи, потом, словно по покойнику, запричитал женский голос. Бурей прислушался… Нет, вроде бы не по покойнику… но причитает… Собака еще гавкает… как-то непонятно гавкает…

– Гр-рр… Ох… С-сучок, зараза… Мелкий-мелкий, а пьет… как будто насквозь через него протекает…