Отрок московский

– Ну не знаю я… Видно, он решил: коль охранники ему в тот раз не помогли, а мы подвернулись, словно по волшебству, то и в другой раз выручим именно мы.

– Все ты не знаешь… Все с тебя, как с гуся вода. Скользкий ты человек, Никита, как я погляжу. Драка-то из-за чего приключилась?

– Какая драка?

– А твоя. С Малом.

– Не было драки. – Парень в душе напрягся, почувствовав в вопросах князя подвох. Не верит ему Ярослав ни на ноготок. К чему тогда все эти расспросы?

– А что же было? Почему старик утром холодный лежал с горлом перерезанным, а у тебя руки в крови и нож?

– Не помню ничего. Проснулся утром… Да я бы и не проснулся, если бы Данька этот орать не начал, будто поросенок. Проснулся. Мал убитый. А я в горнице, где они с Василисой ночевали.

– А девица пропала?

Никита развел руками.

– И не слышал ничего ночью?

– Нет.

– Может, снилось чего?

– Может быть. – Парень вздохнул. – Или снилось, или взаправду приключилось… Показалось мне, будто среди ночи меня кто-то за руки схватил, к лавке придавил, а второй вино в рот лил.

– И мне тоже показалось! – воскликнул Улан.

– Когда кажется, крестятся, – пробурчал толстый боярин.

– Подтвердить кто-то может? – вяло поинтересовался князь.

– Не знаю…

– Значит, не может. Вино с вечера пили?

– Пили. – Никита не стал отрицать очевидное.

– Захмелел быстро?

– Ну да…

– Вестимо, захмелел – вмешался Гаврила. – С мороза, с устатку, на голодное брюхо… Кто ж не захмелеет?

– А спьяну привидится что угодно. – Ярослав откинулся на спинку стольца, махнул рукой. – Хорошо, не черти к тебе ночью приходили. Это тебе, отрок, повезло. И драк я по пьяному делу столько судил на своем веку… Все мне ясно. Кроме одного – куда девица-смолянка, именем Василиса, подевалась? Но на то у меня мысли отдельные имеются.

– Какие такие мысли? – Никита шагнул вперед. – Скажи, княже!

Фрол схватил парня за плечо:

– Куда? Ты что, вздумал князя к ответу призывать?

С трудом сдержавшись, чтобы не перехватить запястье назойливого стражника, крутануть, услыхав, как хрустят суставы, рвутся связки, Никита вернулся на положенное ему место.

– Я хотел сказать, княже, что Василиса могла бы быть главным видоком на твоем суде. Прикажи сыскать ее.

– А князя Михайлу Тверского тебе не привезти сюда? Девица твоя уже не меньше сотни верст с купцом мадьярским отмахала.

– Не может быть, чтобы она добровольно поехала! Он звал ее! А она отказалась! – звонко выкрикнул Улан-мэрген.

– С вечера отказалась. Утром передумала. А что вы от нее ждали? Спутника и защитника ее вот он прирезал, как барана. С вами после этого ей, что ли, ехать? Подумай, если умеешь.

– Я-то умею… – дерзко начал ордынец, но вовремя прикусил язык.

– Вот и правильно, – одобрил его поступок Ярослав Васильевич. – Выслушал я видока Молчана. Выслушал ответчика. И приговариваю… По Русской Правде, даденной нам Ярославом Владимировичем, князем киевским, и сыновьями его Изяславом, Святославом и Всеволодом, признаю тверского отрока Никиту повинным в убийстве смолянина Мала. Убийство не по злому умыслу, а во хмелю. Назначаю виру. Поелику Мал был дружинником смоленским, вире положено быть в сорок гривен.

Никита похолодел. Сорок гривен! Это же сорок коров! Дюжина коней! Он таких денег отродясь в руках не держал! Да что там не держал, не видел даже.

– Поскольку Мал княжью службу оставил, то виру вполовину уменьшаю. Остается двадцать гривен. Поскольку убийство совершено в беспамятстве, во хмелю, не преднамеренно, то половину виры платить постоялому двору, где труп нашли.

Вот тут уже застонал Молчан. Схватился корчемник за голову, да поздно. Он и помыслить не мог, что князь дикую виру[107] назначит… И напрасно. Она затем по Русской Правде и выдумана, чтобы люди друг за другом следили, не давали ссору доводить до смертоубийства. Но распространялась ли дикая вира на постоялые дворы, или Ярослав Васильевич на ходу выдумал пополам плату за убийство разделить, Никита не знал.

– Вот и выходит по десять гривен. С Молчана, в чьем дому убийство совершилось, и с головника Никиты.

– Где же я возьму столько серебра? – горестно проговорил парень.

– Сроку собрать денег даю две седмицы. Ежели не уплатишь, то в холопы продам. Ты ремеслу какому-нито обучен? Ну, ежели гонец, то на конюшне без работы не останешься. За конями ходить будешь.

– Да я…

– А чтоб не сбежал… А то знаю я вас, молодых да шустрых. Чтобы не сбежал, посидишь в холодной пока.

– Как же я в холодной десять гривен соберу? – Отчаяние в сердце Никиты сменилось злостью. Он уже не боялся дерзостей наговорить. И так все плохо оборачивается. Кажется, хуже уже и быть не может. – Или я, княже, чародей по-твоему?

Ярослав усмехнулся.

– Чародей! Скажешь тоже… Мы – православные христиане, в чародейство не верим. Да ты не ерепенься, отрок. Посидишь, о жизни своей подумаешь. В другой раз от кубка с вином будешь отказываться. А дружок твой, меткий стрелок, пускай озаботится, как тебя из темницы вызволить. Он в убийстве не замаран, удерживать его я права не имею.

– Да где же он найдет десять гривен?

– А мне что за дело? Пусть ищет. Пусть постарается.