Отрок

– Нет, господин Черчилль. Их чуть больше ста пятидесяти. Было немного больше, но часть подписала согласие, что они больше не будут воевать с нами, и они были отправлены в нейтральный порт, сейчас, наверное, на пути в Россию. Остались те, кто отказался подписать согласие. Не навоевались.

– Это точно, – поддержал я смешок полицейского.

Ещё задав несколько уточняющих вопросов, я поймал конную повозку и велел везти меня к лагерю военнопленных. Он располагался на окраине столицы, более того, с холма, где он находился, было отлично видно бухту с моим судном. При мне в котомке был бинокль, но рисковать доставать его и искать взглядом свою джонку я не стал. Тут после выходов последних статей Эриха развилась шпиономания. В них некоторым японским адмиралам не поздоровилось. В Японии и Англии, как я узнал, меня называли преступником и военным мясником. Это простому народу на мозги капают, а вот японские военные моряки, наоборот, хвалили меня. До таких диверсий им ещё расти и расти. У них я вызывал только восхищение. Адмирал Того в своём ответе на статьи написал об этом. Выздоравливал, как было указано в японской газете. Не навестить ли его?

Мы подъехали к огороженным баракам, вход лениво охранял японский часовой, никакой более охраны или вышек с пулемётами я не заметил. Охренеть, как они тут сторожат. Хотя нет, в нескольких сотнях метров была казарма, у которой кучковалось с десяток солдат. Я так понимаю, как будет сигнал, в строй встанет с сотню вооружённых солдат. В принципе большой кровью, если что, бунт они остановят. Дальше было несколько домов, наверное, там квартировали офицеры. На моих глазах из дома выпорхнула японочка, на ходу подвела губы и заспешила в сторону города. Ни хрена себе плен? Я тоже был бы не против так коротать время. Может, сдаться? Шучу, конечно, но завидно.

Когда моя коляска остановилась у ворот, солдат свистнул в свисток, и от казармы в мою сторону поспешил один из унтер-офицеров, видимо, дежурный по лагерю. Среди русских матросов, лениво прогуливавшихся по огороженной территории, наметилось оживление, некоторые стали любопытствовать, кто прибыл, разглядывая меня издалека.

Я вылез из коляски, велев возничему ожидать меня. Подбежавший дежурный представился и поинтересовался причинами моего появления здесь. Узнав их, с сожалением ответил, что экскурсии на сегодня закончены, они до обеда проводятся и только к простым морякам и унтерам. К господам офицерам экскурсии не водят, но если офицеры пожелают, то могут пообщаться с гостями острова. Поинтересовавшись, кто именно из старших офицеров здесь находится, я с удивлением узнал, что капитан «Корейца» не стал подписывать согласие на отказ воевать. Я точно знал, что он должен быть на французском стационаре, подписать согласие и отбыть домой, а тут вдруг он оказался на «англичанине». Моё недоумение прояснил сам Беляев. Спросив у унтера, не примет ли меня капитан второго ранга Беляев, тот изучил мои документы и направился к одному из домиков. Вернулся быстро, военнопленный офицер был не против.

Унтер сопроводил меня до двери и, козырнув, направился по своим делам, а я поздоровался с временным хозяином «камеры», разглядывая его обитель. Картины на стенах, полка с книгами и, что вообще ни в какие ворота, – телескоп в окне и сабля, висевшая на стене. Вообще дом был обставлен в европейском стиле и, надо сказать, со вкусом.

Кивнув в ответ, Беляев достаточно холодно спросил:

– Мистер Уильям Черчилль, насколько я помню со слов японского солдата? Надо сказать, они отвратительно знают английский, правда, русский не знают совсем.

Капитан второго ранга и сам на английском говорил не совсем правильно, с акцентом, но я особо не обратил на это внимания, а, подойдя и протянув руку, сказал на русском:

– Не совсем так. Моё настоящее имя – Максим Ларин. Может, вы слышали обо мне?

Беляев выпучил глаза, но, надо сказать, быстро пришёл в себя и крепко тряхнул мою руку. Презрения, как от некоторых офицеров, я в нём не заметил.

– Батенька, я много что о вас слышал. О тысячах замученных младенцах тоже. Это из английских газет. Кроме презрения такие заметки ничего не вызывают. Японцы их тоже ругают, как не стыдно писать такую ложь?!. С чем пришли?

– Освободить, дать оружие и возможность воевать дальше. Такой ответ вас устроит? – спросил я, устраиваясь в небольшом плетёном кресле напротив бывшего капитана «Корейца».

– Заинтересовали, – кивнул тот, с любопытством изучая меня. – Однако боюсь, все господа офицеры вынуждены будут отказаться от вашего предложения. Впрочем, не смогу его принять и я.

На мои удивлённо поднятые брови он поспешил развеять недоразумение:

– Вы слышали о согласии отказаться воевать с японцами?

– Да. Насколько я понимаю, вы его не подписали.