Отрубленная голова

— Это был не трюк, — возразила Гонория. Она по-прежнему сжимала рукоятку меча обеими руками и смотрела вниз на разрубленные салфетки. Я заметил, что дыхание у нее неровное. Затем она придвинула свой стул к столу и села. А через минуту-другую с трудом подняла меч, как будто он сделался очень тяжелым, и попыталась остудить горячий лоб, прижав к нему стальное лезвие и неторопливо проводя по нему головой нежным и ласковым движением. После чего вновь положила меч на стол, продолжая держать одной рукой рукоятку. Я поглядел на эту длинную и темную резную рукоятку, на изогнутую, зловещую часть лезвия, на внутреннюю оправу, похожую на змеиную кожу и украшенную серебряными цветами, которые виднелись сквозь черные прорези ножен. Мне очень захотелось вырвать меч из ее большой, бледной руки, но что-то остановило меня. Я дотронулся до лезвия и провел по нему рукой до рукоятки, ощутив режущий край. Он был чудовищно острым. Моя рука застыла. Казалось, что лезвие наэлектризовано, и мне пришлось снять руку. Не обращая на меня внимания, Гонория опустила меч и положила его на колени с видом терпеливого палача. До меня дошло, что церковные колокола смолкли: наступил Новый год.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Антония позвонила мне ранним утром. Она настаивала, чтобы я немедленно приехал к ней. Из-за этого я отложил свой визит к Джорджи. Я застал Антонию возбужденной, взволнованной и очень нежной. Провел с ней все утро и остался на ленч. Палмер решил в тот день уступить мне место. Утро было многообещающим, и в конце его я почувствовал, что мне стало легче общаться с Антонией, чем за все время после ее признания. Она действительно постаралась на славу. Заставила меня рассказать историю моих отношений с Джорджи вплоть до мельчайших подробностей. Раньше одна мысль о таком разговоре вызывала у меня отвращение, но теперь, когда дошло до дела, я с облегчением выложил все начистоту. Пока я говорил, Антония держала меня за руку. Да, это тот самый интимный разговор, с мстительной радостью подумал я, которого, как я обещал Джорджи, никогда не будет. Предав ее, я ощутил, как расширились границы моей свободы, и это меня воодушевило.

Я попытался честно изложить Антонии мои сомнения и колебания по поводу Джорджи, и мне самому многое стало ясно. Антония была на редкость мила и проницательна. Я мог почувствовать и чувствовал с нежностью и даже изумлением ее скрытую тревогу, как бы я не утаил чего-нибудь, как бы не пожалел о своей искренности и не прервал поток признаний. Ей хотелось знать все, она желала повернуть течение моей жизни вспять, снова привлечь его к себе, и с какой любовью это у нее выходило! Ей хотелось держать меня и Джорджи в своих руках и смотреть на нас сверху вниз заботливо и с полным пониманием. Я не отказал ей в этом. Она была в восторге.

Мы согласились, что я должен ненадолго уехать — мне необходима небольшая передышка. Не для того, чтобы подумать, как нам жить дальше, а просто отдохнуть, да я и правда страшно устал. Мы перебрали варианты — Бретань, Венеция, Рим, — но так и не решили, куда мне поехать. Она в основном настаивала, что мне следует и даже необходимо выждать довольно долгое время и лишь потом сделать выбор. Нелепо изводить себя и переживать, когда я так измотан и подавлен событиями, а проблемы все равно никуда не уйдут. Мне надо позаботиться о себе и дать себе небольшую поблажку, иными словами, отдохнуть. Антония обещала мне поближе познакомиться с Джорджи в мое отсутствие. Это, сказала она, доставит ей истинное удовольствие.

Мы также договорились — и мне сделалось легче на душе — свести до минимума хлопоты по перевозке мебели и вывезти только самое нужное с Херефорд-сквер. Теперь жизнь в квартире на Лоундес-сквер впервые начала вырисовываться передо мной как нечто реальное. Я признался в этом Антонии, и она поздравила меня. Когда настала пора уходить, она крепко обняла меня и принялась осыпать поцелуями, чему я отнюдь не противился.

— Мартин, милый, загляни к нам после обеда, ладно? Андерсон так хочет с тобой встретиться!

Просто повидать тебя, понимаешь? Сейчас я чувствую себя много счастливее, и завтрашний день меня уже не пугает!

— Хорошо, — сказал я. — Як вам забегу и принесу вина, если хотите. Шато Лориоль де Барни 1957 года очень недурно. Думаю, вам с Палмером стоит его попробовать.

— Пожалуйста, принеси его, — обрадовалась Антония. — В конце концов, ты должен меня просвещать. Дорогой, мы можем часто встречаться наедине, в любое время, когда тебе удобно.

Я согласился и отметил, что в первый раз представил себе эту перспективу как что-то не слишком болезненное и потому возможное. При расставании мы были измучены, но чувствовали себя лучше и увереннее.