Отрыв

— Долететь бы ещё, блин, — пробормотал вихрастый, опускаясь на сиденье. — Командир, а может, у него уже того, крыша отъехала?

— Может.

— И что делать?

— Заткнись и молись, — отрезал капитан, устраиваясь в штурманском кресле.

* * *

Из леталки я вышел последним. Вышел на своих ногах, хотя и двигался словно сквозь густую, вязкую патоку. Так бывает во сне: когда бежишь изо всех сил — и остаёшься на месте; пружинящий воздух замедляет движения, не пускает тебя, и чем сильнее ты рвёшься, тем прочней увязаешь в неосязаемом аморфном киселе.

Раненых уже положили на носилки, над ними суетились медики. Комбат оживлённо обсуждал что-то с капитаном спецназовцев. Вообще вокруг было полно народу; я выделил обеспокоенное лицо Тараса, мрачное — Одноглазого, непонятно зачем припёршегося на поле.

— Джалис. Марш на губу, — бросил комбат через плечо спецназовца.

Ровно, не повышая голоса. И тут же продолжил разговор.

Я ответил:

— Есть.

Капитан оглянулся, подмигнул мне сочувствующе. На его чёрном от пыли и копоти лице весело сверкали белки глаз.

* * *

Когда я только разорвал слияние с замершей на площадке леталкой и у открытого люка началась суета, капитан задержался в кабине.

— Летун, помощь нужна? — спросил он.

Я выдавил:

— Нет.

— Ребята перенервничали сегодня. Ты не в обиде?

— Нет.

— Ну, тогда я пошёл?

Я удивлённо поднял глаза. Он у меня спрашивает?

— Я не много понимаю в леталках, — тихо проговорил капитан. — В нейродрайве — ещё меньше. Ты прости, если что не так. Но… В общем, спасибо тебе. И… Да. Спасибо.

Он помялся и вышел, а я так и не разобрался, что же он хотел сказать.

* * *

Навстречу мне шагнул Одноглазый. Пожевал губами.

— Псих, — изрек весомо. — Правильно тебя народ с ходу-то определил. А я, дурак старый, колебался. Психом тебе и зваться.

Я бы пожал плечами. Но мне было настолько все равно, что я не сделал даже этого.

* * *

Кажется, мне что-то говорил Тарас. Я уже не слышал. Я шёл в звенящей тишине, и сделал ещё шагов с десяток, прежде чем серый бетон лётной площадки вдруг вздыбился подо мной, рванул навстречу, и уже вблизи я удивился, какой же он, оказывается, ноздреватый и неровный, и Тарас почему-то хватал меня за руки, отчаянно разевая рот в беззвучном крике, это выглядело беспомощно и смешно, но смеяться не хотелось, и я просто закрыл глаза.

6

Когда я очнулся, первым, кого я увидел, опять был Тарас. Вокруг белели стены лазарета, я лежал на койке, а механик сидел возле меня на табурете, опустив голову, и выражение лица имел усталое и страдающее. Помню, в первый момент я даже подумал — что ещё случилось плохого, о чём я не знаю?

Я не шевельнулся, не издал ни звука, но Тарас вдруг резко поднял глаза — и наткнулся на мой взгляд.

— Данилка, — произнёс он неожиданно тонким голосом. — Данилка. Ты… как, паря, а? Ты меня слышишь? Помнишь? Ты… моргни мне хотя б, что ли?

Губы не хотели меня слушаться, но я собрался с силами и сказал:

— Тарас.

— Ох, — эхом отозвался механик, и его губы, дрогнув, начали расползаться в неуверенной улыбке. — Ох. Данилка?

— Я.

— Ф-ф-уу… — выдохнул он шумно, улыбаясь уже неудержимо, широко и радостно. — Я испугался даже, что мне показалось. Ну ты как, паря? Нормально, а? Ну, скажи ещё что-нибудь.

Отпущенное мной грубое ругательство из арсенала спецназовцев прозвучало в моих устах как-то неубедительно. Тарас, однако, расцвёл.

— Я и доктору говорил — с моим летуном все будет в порядке! — заявил он с гордой уверенностью, которой совсем недавно и в помине не наблюдалось на его лице. — Я и не сомневался.

— Вижу.

— А ты как думал. Ты… тебе, может, воды дать? Ещё чего?

— Только не "ещё чего", — выпалил я торопливо, с лёгким испугом припомнив Тарасовы неисчерпаемые запасы спирта. Слова давались уже легче. — Воды — дай.

— Так я же не про то, — механик даже растерялся слегка, неловко нашарил трубку поилки. — Тут медицина знаешь, как пасёт? Это — потом. Когда тебя выпустят.

— Выпустят?

— Выпишут, хотел я сказать.

Почудилась мне в его тоне нотка неестественности?

— Тарас, не финти.

— Да я…

— Говори как есть.

— Ох ты ж…

— Говори.

— Формально ты — на гауптвахте, — жизнерадостно пояснил Тарас. — Тебе даже пост караульный прямо в палате полагается. Только Док сказал Бате, чтобы не смешил людей, а я сказал, что сам подежурю, а Батя поразмыслил, плюнул — и махнул рукой.

— Вот как.

— А ты думал. Ты тут такого шороху навёл…

— Тарас. Но я ведь спас тех ребят.

— Ты в армии, паря, — вздохнул мой механик. — Соображай. Ты прямой приказ нарушил, штурмовик угнал, напугал тут всех до потери пульса. Да еще Батю обматерил на весь эфир. То, что ты там кого-то спас — дело десятое. На самом деле, ты по гроб жизни должен свою счастливую звезду благодарить, что у Бати нервы крепкие, что тебя ракетой не долбанули да не включили "поводок".

— Не включили… — повторил я. — Ты точно знаешь?

— Конечно, а…

Тарасовы кустистые брови медленно поползли вверх.

— Вон оно как, — протянул он смущённо. — Я и не подумал. Выходит, ты решил, что включили. А потом противоядие вкололи, да? Ох, паря.

— Что? — переспросил я агрессивно.

— Зелёный ты ещё. Счастлива твоя звезда, не ведаешь, по какому краешку походил.