— Да почему?
— Нет никакого противоядия, Данилка, — совсем будничным тоном огорошил меня Тарас. — Эту байку новобранцам рассказывают, чтоб надежда оставалась, чтоб если тот на вылете вразнос пошёл, так заставить с перепугу леталку на базу вернуть. А противоядия нет. У нас уж давно никто не верит. Никто не слышал, чтобы штрафника с включённым "поводком" хоть раз откачали.
— Может, просто не стали?
— Может, и так, — неожиданно покладисто согласился механик. — Я им под черепушку не лазил.
Повисло в воздухе недосказанное: какая, к чёрту, разница?
М-да.
Насчёт того, существует ли вторая капсула, о которой трепались в учебке — с ядом мгновенным — я у Тараса спрашивать не стал. Просто не стал. Должна быть. Возможно, вообще только она и есть. Но…
Не хотел я это знать, да и выслушивать мнение механика не хотел.
Ни к чему.
Вместо этого спросил:
— Давно я тут валяюсь?
— Четыре дня.
— Почему же, если…
— Шок. Док так сказал — какой-то там шок, я слово не запомнил. Нейродрайверные дела. — Тарас улыбнулся чуть виновато. — Ты не волнуйся, паря. Главное — живой, остальное… Ты ведь крепкий. Док сказал — если в себя придешь, восстановишься.
— Конечно.
Я чуть-чуть храбрился. Было бы спокойнее, если бы я смог шевельнуть рукой или ногой.
Ничего. Главное — я их чувствую. И никаких фантомных выбрыков.
Говорить сначала тоже трудно было. А сейчас — нормально.
Ничего.
— И ты что, так со мной тут четыре дня и маешься? — спросил я Тараса.
— Почему же маюсь, — смутился он. — У меня даже раскладушечка припасена. Опять же, от работы отдых.
Вот она где, преданность.
— Тарас. Что ты знаешь о том, почему мне не включили "поводок"? Кто решил?
— Батя не дал сигнала.
— Почему?
Механик придвинулся поближе.
— Я слышал, — зашептал он заговорщически, — капитан Кухта трепался Фельману, что во время инцидента Батя на командном посту говорил, что если ты разнесёшь тот посёлок, так он только "за", туда ему и дорога, а на нейродрайвера-штрафника ещё не то списать можно, и что если Мосинский проект закроют, так ему наплевать, ему всё это уже хуже зубной боли, он боевой майор, а не надзиратель, и Мосина видал в гробу в белых тапках. А потом, когда до него дошло, что посёлок ты громить не будешь, он сказал — пусть парень попробует, все равно либо гробанётся, либо его без всяких поводков ПСНА накажет.
Тарас крякнул и замялся, и я счёл нужным вставить:
— Чушь. Все нормально будет.
— А то, — согласился механик. — Теперь точно.
И продолжил:
— Комбат и не сообщал никуда, не хотел сор из избы выносить. Сказал — сами разберёмся. Но Мосин прознал-таки как-то. Ну, ясно, что стуканул кто-то, но кто — неизвестно. Так Мосин позвонил Бате по "экстре", связь недешёвая, сам понимаешь, и добрых полчаса вваливал ему по первое число, Батя потом сутки ходил багровый, как пион. И… в общем, Мосин на днях приезжает. Все готовят шеи.
Тарас поёжился и тут же успокоил меня:
— Ты не бойся. Раз сразу "поводок" не включили, уже и не включат, а так… Дальше фронта не пошлют. Главное — веди себя паинькой.
— Ладно, — согласился я.
Вести себя паинькой — это не сложно. Это я сумею.
К приезду Мосина я уже мог ходить, и меня перевели на настоящую гауптвахту — в бетонное зданьице на окраине базы, наполовину бункер, одним боком скошенной плоской крыши вросшее в асфальт. Единственное окошко "губы", забранное мелкоячеистой сеткой, с внешней стороны находилось ниже уровня колен стоящего человека, а с внутренней — под самым потолком, и чтобы заглянуть в него, приходилось подтягиваться, цепляясь за неудобный бетонный уступ. Это упражнение я и проделывал с регулярностью идиота. Во-первых — ради тренировки, во-вторых — ради хоть и скудного, но все-таки обзора. И в-третьих — потому, что больше на губе делать было решительно нечего.
Ко мне никто не приходил. Прибытия полковника ждали в любой момент, и к охраняемой зоне не подпускали даже Тараса — я видел его пару раз в окошко торгующимся с караулом, но торг так и закончился ничем. Механик помахал мне рукой издалека — не унывай, дескать. Я и не унывал. Мосин, конечно, хитрый жук, но ничего особенно плохого я от встречи с ним не ожидал.
Полковник отчего-то задерживался, и дни ползли один за другим — медленно, как сонные черепахи. Отдых не шёл впрок; я извёлся от безделья и скуки, глядя на мир сквозь окошко двадцать на сорок сантиметров, бесконечное число раз измеряя шагами размеры камеры — четыре на четыре с половиной да по диагонали шесть. Отлёживал бока на жёстком топчане. Иногда я слышал гул не слишком далёких взрывов: ПВО базы расправлялась с ракетными атаками — успешно, но что-то слишком часто в последнее время возникала такая необходимость. Интереса ради я попытался прикинуть, сколько ракет и какого класса понадобится, чтобы пробить центральную защиту. Цифры получились внушительными, но при условии сосредоточения усилий — вполне досягаемыми. Веселья этот вывод мне не прибавил. Противно было сидеть взаперти в каменном мешке и думать о том, что на твою голову может свалиться ракета.