Отрывки из жизни внутри музея (сборник)

Мишка был художником талантливым. В его картинах была видна такая кропотливая работа, что я удивлялся, как человек, ведущий разгульный образ жизни и производящий впечатление довольно ленивого и не амбициозного, мог создавать такие глубокие и сложные произведения. Большинство его вещей напоминали фантазмы, гротески, родившиеся в воображении человека, неординарно видящего окружающее, в то время как по общению с ним я бы этого не сказал. И это было достойно большого уважения. Фантазмы имели глубокий смысл и облекались в форму в довольно сложной технике письма. Наряду с обычными манерами, он писал и точками, делал коллажи, но я в этом не специалист, поэтому рассказать профессионально не смогу, да и восхищала меня по большей мере сама суть нарисованного. Его отец тоже был художником, и довольно признанным, но Мишкины вещи мне нравились больше, по степени глубины и сумасшествия. Они как будто входили в резонанс моим чувствам и восприимчивой психике.

Забравшись наверх с полиспастами, мы прикрепили их крюками к погону, я справа, Мишка слева, и опустили вторые крюки вниз. Там их зацепили за кольца и начали подъем. Как бурлаки на Волге, два человека тянули за верёвки, одна часть блока понемногу притягивалась к другой, и картина медленно поднималась. Бригадир внизу корректировал, чтобы подъем был одновременный и никто никого не обогнал. И вот верх картины с кольцами перед нами.

– Стоп! – кричу я, картина замирает. Дальше самое сложное. Чтобы достать до колец, надо встать на боковину и, держась за неё одной рукой, другой поднять и подвести крюк полосы под кольцо. Если не получается одной рукой, приходится не держаться вовсе, а довольствоваться тем, что одна нога стоит на боковине, а другая на прямой штанге. Ну и, конечно, держишься за саму полосу. Это неприятно, равновесия взад-вперёд никакого, по спине тычет холодный пот, и сердце стучит. Но если так подумать, внизу под ногами полик, да и ухватиться за боковину всегда можно, правда, отпустив при этом картину, что совершенно немыслимо для процесса и недостойно героя «обоза».

– Мишка, ты чего там пыхтишь, неужели страшно? – услышал я смешки «обозников». Видимо, лицо моё выражало такое усердие и наверняка было бледным от напряжения. Но я всё-таки подвёл крюк под кольцо. У художника тоже всё было в порядке.

– Отпускай!

Внизу ослабили натяжение верёвки, и картина повисла только на полосах. После этого наступали работа научного сотрудника и проверка точности его глазомера.

– Правый угол опустить на сантиметр ниже, – уверенно скомандовал научник. Ну вот, опять по-новой. Я зацепляю крюк полиспаста за кольцо.

– Поднимай!

Картина опять снята и висит на полиспасте. Теперь мне понадобятся обе руки, одной я должен держать полосу, другой открутить разводным ключом прижимной болт и опустить крюк. Всё это на глаз, только от точности моего глазомера зависит, повторю ли я эту операцию ещё или получится с первого раза. Тело в напряжении от усилий сохранить равновесие, но иногда чуть-чуть покачивает. Но вот крюк опущен, болт опять завернут, я плавно подвожу крюк под кольцо картины.

– Опускай!

И снова научный сотрудник смотрит опытным взглядом. Ему помогает наш не менее опытный в развеске картин бригадир.

– По-моему, теперь правый угол слишком низко, вы как думаете? – как нам сверху казалось, шепчутся они.

– Да, надо или правый поднять на полсантиметра или левый опустить, – отвечает второй.

– Давай, Мишка, ты выше, да и привык уже, подними правый угол только на полсантиметра и смотри не промахнись! – кричит снизу бригадир.

И всё начинается сначала. Так может повторяться несколько раз, а можно попасть и с первого. Крюки ходят по полосе тяжело – мешает несколько слоёв краски, спина побаливает от напряжения одновременно держать равновесие и поддерживать картину. Но на этот раз нам повезло, со второго раза попадаем в цель. Теперь наступает работа ребят на втором ярусе, они должны так же повесить нижнюю картину на другие полосы, висящие рядом, а мы пока отдыхаем. Итак, двадцать минут – и два огромных шедевра готовы предстать перед посетителями во всей своей красе.

Но впереди ещё два, и это только на одной стене, причём не самой большой. Самая большая стена в зале может принять на себя картин пять в нижнем ряду и столько же в верхнем. Три человека под руководством лаборанта отдела Запада подвозят нескончаемые картины в зал и увозят снятые. Благо фонд «А», откуда их привозят и где они хранятся на огромных, до потолка, выдвижных стеллажах, находится тут же, над соседним залом. Только привозят их из фонда, а увозят уже к лестнице, где потом надо напрячься и спустить шедевры на первый этаж, прямо к упаковщикам «Хепри» – именно так именуется организация, занимающаяся упаковкой и транспортировкой выставок. «Обоз» ропщет.

– Мы что, всё должны повесить сейчас, а потом ещё и спускать картины на первый этаж? А как же обед?