Я бросаю взгляд вперед и вижу толпу людей, шевелящуюся, как море в шторм. У всех в руках мобильные. Они делают фото или видео. Кто-то поднял детей на плечи, чтобы им было лучше видно.
– Что за черт! – ругается Малин. – Все с ума посходили!
Молодой полицейский кивает:
– Медработники не могли пробиться через толпу. Все фоткали, и никто даже не оказал наезднику помощь.
– Мы можем проехать? У нас экстренный случай, – сообщаю я, используя полицейскую терминологию: он должен знать, что нам позволено нарушать дорожные правила.
– Посмотрю, что можно сделать, – отвечает тот и идет к другому полицейскому.
Они разговаривают, потом другой что-то кричит, и толпа начинает расступаться.
Полицейский делает нам знак, и я медленно еду вперед мимо любопытствующих и спасателей. Посреди дороги лежит лошадь, все вокруг залито кровью. Спасатель обматывает лошадь цепью, видимо, чтобы оттащить ее с проезжей части и освободить дорогу.
На обочине белый фургон. Рядом с ним лежит пожилой человек в старомодном твидовом костюме для верховой езды. Перед ним на корточках сидит врач.
Проехав место дорожного происшествия, я перестраиваюсь в правый ряд и вжимаю педаль газа.
– Будем на месте через пятнадцать минут. Надеюсь, не опоздаем, – говорю я Малин.
Пернилла
Ладони ободраны и все в занозах. Одну за одной я вытаскиваю их и бросаю взгляд на высокий забор за спиной.
Отец бы мной сейчас гордился. Он так расстраивался, что мне плохо давалась гимнастика в школе, хотя высокие оценки по религиоведению компенсировали плохую физическую форму.
Я подхожу к крыльцу по посыпанной гравием дорожке. Гравий звучно хрустит под ногами, и я ступаю в сторону в мягкую густую траву.
Сад засажен плодовыми деревьями, справа – клумба с красными розами. Воздух пропитан их душным ароматом.
Я поднимаюсь на крыльцо и останавливаюсь.
Дверь открыта. На верхней ступеньке чемодан.
Я колеблюсь. Позвонить или просто войти.
Что, если эта Ракель не имеет отношения к исчезновению Самуэля? Будет очень неловко, если она застанет меня в своем доме. Может, это даже незаконно вторгаться в чужой дом без разрешения.
Я же не преступница.
И что, если тот
Но я думаю о Самуэле. О том, как я по нему скучаю. О том, что я наговорила, что наделала, что я единственная, кто его ищет, его единственная надежда.
Ради своего ребенка ты готов на все.
– Если я тебя найду, я верну тебе твоего отца, – обещаю я, – и стану для тебя хорошей матерью. – Подумав, добавляю: – И скину десять килограмм.
Я захожу в дом и прикрываю за собой дверь. Она глухо захлопывается за моей спиной.
Сердце замирает в груди. Я прислушиваюсь. В доме тихо.
Никаких шагов, никаких криков. Не видно и льва с острыми зубами.
Я оглядываюсь по сторонам.
Прихожая словно сошла с картин Карла Ларссона.
Стены до середины выкрашены в синий цвет. Кромка украшена цветочным узором. На крючках висит мужская одежда – толстовка, парка, тонкий пуховик. Серый столик под старину у стены. На нем букет роз в хрустальной вазе.
В прихожей еще три черных чемодана.
Кто-то только что приехал или собирается уехать.
Я делаю шаг вперед, потом останавливаюсь и снимаю обувь. Сквозь открытую дверь видно железную больничную кровать. В паре метров рядом специальная конструкция для транспортировки больного. Синее сиденье покачивается вперед-назад от сквозняка.
Рядом с кроватью тумбочка с одинокой розой в вазе и тюбиком с каким-то кремом. На полу еще один чемодан. На стенах следы от скотча, словно кто-то в спешке ободрал афиши. На полу рядом с чемоданом старые бутсы.
Комната Юнаса?
Но где он сам? Ведь Бьёрн видел его здесь всего час назад. И где Ракель?
Нос щиплет запах моющего средства и хлорки. Изнутри дома доносится скрип.
Меня охватывает паника. Пот течет со лба в ложбинку между грудей. Руки так сильно трясутся, что я инстинктивно оглядываюсь по сторонам в страхе, что что-нибудь задену.
Стены надвигаются на меня, в глазах темнеет, страх сжимает все тело стальными тисками. Он берет надо мной контроль. Ноги не двигаются, руки беспомощно висят вдоль тела, во рту пересохло.
Страх такой сильный, что я мысленно возвращаюсь в детство – к полным тревоги часам, проведенным наедине с монстром под кроватью. К темному лесу с волками, прячущимися в кустах. И слова сами рвутся с языка.
Сердце успокаивается, к рукам и ногам возвращается чувствительность. Взгляд проясняется, и комната снова обретает очертания.
Я поворачиваю голову и смотрю прямо – в гостиную с панорамными окнами. Одно из них открыто и поскрипывает от ветра.
Наверное, этот звук я и слышала.
Я трясу головой, будто прогоняя страх. Делаю глубокий вдох и вхожу в гостиную.
Я немного успокоилась. Иду ровно, целеустремленно. Я не боюсь воображаемых чудовищ. Деревянные доски пола кряхтят под ногами, и я снова останавливаюсь.
Обвожу взглядом комнату.