Оцепенение

За окном простирается море, залитое ярким солнцем. На горизонте оно сливается с голубым небом. В комнате стоят белый диван и кресла, книжные полки заполнены книгами всех цветов и размеров, фотографиями и разными безделушками.

Рядом с фотографией женщины и мальчика стоит синяя хрустальная ваза на ножке, напоминающая ту, что я унаследовала от бабушки.

Я подхожу ближе.

В вазе лежат мужские часы на тканевом ремешке, чехол от мобильного телефона и…

И…

Окно снова открывается и ударяется о цветочный горшок. Ветром обдает мне спину, а по коже бегут мурашки.

Я стою, уставившись в вазу, и ничего не понимаю.

Рядом с футляром лежит связка ключей с брелком, с которого свисают пластиковые рыбка и книжечка.

Это ключи Самуэля. Я сама дала их ему. Мы заказали такие брелки всем детям из кружка в нашем собрании. Конечно, все это сделано в Китае, но нам важны были символы: рыба символизирует Христианство, а маленькая книжечка – Священное Писание.

Но почему ключи Самуэля в этой вазе, если самого его нет?

Я протягиваю руку и касаюсь связки ключей, словно это поможет мне понять. Словно дешевый пластик может мне все рассказать.

Снова хлопок.

Я инстинктивно оборачиваюсь, ожидая снова увидеть окно, бьющееся о горшок. Но вместо этого оказываюсь лицом к лицу с женщиной.

Она одета в джинсовые шорты и тонкую белую блузку. Длинные темные волосы распущены. Словно рекой они заливают ее плечи, оттеняя белую, как мрамор, кожу шеи.

Она очень красивая.

Я о такой красоте и мечтать не могла. И несмотря на панику, я отмечаю, что мы похожи, как две сестры – одна красивая, а другая уродливая.

Ракель.

– Кто ты и что ты делаешь в моем доме? – вопит она, поднимая предмет, который она держит в руках. Я не вижу, что это, но это что-то небольшое и отражает свет.

Я открываю рот, чтобы ответить, но не могу вымолвить ни слова.

Ракель делает шаг вперед, я отшатываюсь и ударяюсь локтем о синюю вазу. Она качается, но стоит.

– Кто ты? – вопит она.

– Я…

Язык меня не слушается.

Я пячусь назад в сторону прихожей. Поскальзываюсь и чуть не падаю, но в последний момент успеваю схватиться за дверной косяк. Потные руки скользят, и я снова теряю равновесие.

Honey honey
When all is said and done

– Самуэль, – шепчу я. – Я мама Самуэля. Где он?

Ракель идет ко мне, я продолжаю пятиться. Спотыкаюсь и падаю на серый столик. Ваза падает на пол и разбивается вдребезги. Весь пол оказывается усыпан розами и стеклом. Лодыжки обдает холодной водой.

– Самуэль уволился, – говорит Ракель.

– Нет, – отвечаю я. – Я видела его ключи. Он здесь.

– Он уехал, – настаивает она. – Получил работу получше. Как и все остальные.

Ракель останавливается. На лице у нее написана бесконечная грусть. Кажется, что ее гнев утих, и я решаю попытаться поговорить с ней. В конце концов, это единственное, в чем я хороша.

– Я так скучаю по нему, – говорю я и сама поражаюсь своей смелости.

Женщина хмурит брови, обводит глазами розы на полу и качает головой.

– Мне все известно о тоске, – отвечает она после небольшой паузы.

Я киваю и смотрю туда, к чему прикован ее взгляд. У моей ноги стопор для двери, отлитый из чугуна в форме ягненка.

И меня осеняет. Осеняет такая ужасная мысль, что я страшусь додумать ее до конца.

Я думаю о стихотворении. Смотрю на чугунного ягненка.

И в этот момент передо мной встает самодовольное лицо пастора Карла-Юхана. И картины в рамах за его спиной. На одной из них ягненок спит под боком гигантского льва.

Лев из племени Иуды.
Жертвенный агнец.

Это так просто и так логично, удивительно, что я раньше не догадалась. И даже полицейским с их ресурсами не удалось разгадать эту загадку.

– Это была ты… – шепчу я. – Ты и лев, и ягненок. И борьба, и мир, как Иисус. Нет никаких помощников.

– Я не понимаю, о чем ты, – говорит Ракель, не глядя на меня. Ее взгляд прикован к полу.

– У тебя нет права играть с Богом, – говорю я и тут же поправляюсь: – Прости, играть в Бога, я хотела сказать.

Но Ракель никак не реагирует на мою оговорку. Веко у нее подергивается, она опирается о стену рукой.

– Я прочитала стихотворение, – продолжаю я. – Самуэль написал мне послание на нем. На стихотворении. И положил в машину. Мою машину. Там я его и нашла. В машине…

– Мой бойфренд – писатель… – шепчет она.

– Ты знаешь Библию, – перебиваю я. – Я тоже знаю. Лев и ягненок – это одно целое. Два символа Иисуса. Жертвенный агнец умер ради нас, а лев воплощает Послание, Царя, Мессию. Это два обличья Иисуса. Это так ты себя видишь? Богом? И считаешь, что имеешь право отнимать жизнь?

– Я только хочу вернуть моего сына, – всхлипывает Ракель. – Как и ты.

Теперь она плачет. Слезы текут по бледным щекам, лицо омрачили горе и страдание. И еще один кусочек пазла встает на место.

Она выбрала имя Ракель не только потому, что оно означает ягненка.

Мне вспоминаются слова из Евангелия от Матфея. Голос отца, зачитывающий Библию, звучит в голове: