— Да, пиши со всем вежеством, в гости зови, на рыбалку приглашай да в баньке попариться. Насчёт торговли не забудь упомянуть, да пообещай шубу с моего плеча.
— В твою шубу и один король не влезет, — Софья измерила Ивана взглядом, — а ты им на двоих предлагаешь.
— Ага, тогда шубу вычёркивай, — согласился государь-кесарь. — Соболей подарим, пускай сами шьют.
— Соболей, — повторил Пётр, старательно выписывая буквы. — Харя у них с соболей не треснет? Горностаями обойдутся.
— Горностаев зачем? Там же мех вовсе негодящий, да вытирается быстро. Хуже заячьего.
— Они из горностаев мантии королевские делают. Мантии, это вроде нашего корзна, только по полу волочится, и можно в неё вместе с королевой заворачиваться.
— Чудной народец, эти гишпанцы, — решил Иван. — Про чудных не пиши.
Скоро и с этим посланием закончили. Как и с письмами к Папе Римскому, самозванному священному римско-германскому кесарю, королям Швеции, Дании и… и всё, больше никого не нашлось, кто привлёк внимание государя-кесаря Иоанна Васильевича. Королям Англии и Франции писать Иван не захотел, так как из рассказов воспитательницы Полины Дмитриевны помнил, что скоро там случатся революции и обоим отрубят головы. Зачем писать покойникам?
Самый Малый Совет прерывался на обед, на ужин, и закончил работу только поздним вечером. А запечатанные письма так и остались лежать на столе, где их обнаружила заявившаяся с ведром и тряпкой доверенная служанка. И завопила ещё не изобретённой в пятнадцатом веке пароходной сиреной:
— Антипка, чума египецка тебя забери, живо беги сюда!
Дежурный охранник ворвался в залу заседаний мгновенно, клацнул затвором, досылая патрон, и повёл стволом из стороны в сторону. Однако опасности не обнаружил и спросил удивлённо:
— Чего верещишь, Фросенька? Али мышку увидала?
— Какую мышку, болван ты тьмутороканский? Тут впору «Слово и дело» кричать! Что на столе видишь?
Антип поставил автомат на предохранитель и только потом усмехнулся:
— То государь шутейно писал. Баловство это, как его там… тренировочное! Вроде как учёба.
Ефросинья показала пальцем не приближаясь к столу:
— А печати видишь? Кто же баловство печатями скрепляет?
— Да ладно тебе, Фросенька…
— Это тебе будет ладно, когда за Урал-камень поедешь вотяков от вогулов охранять.
— Так они же между собой мирно живут.
— Потому и мирно, что такие вот идолища поганые как ты их покой стерегут.
Вообще-то Антип не имел ничего против поездки за Урал, где и жалованье вдвое против столичного, и в чинах быстрее люди растут, но это ват самая Фроська крутит хвостом и не замечает попыток ухаживания… Уведут ведь справную девку с хорошим приданым, ей богу уведут!
— И что делать?
— Сухари сушить в дальнюю дорогу, — съязвила Ефросинья, но потом смилостивилась и снизошла до совета. — Вызывай государевых фельдъегерей. А то у них всей службы — в кружало за мёдом для боярина Кутузова бегать. Пущай в дальние страны проваливают, неча на казённых харчах морды наедать.
Антип вспомнил служащего как раз в фельдъегерях младшего брата, появляющегося дома по великим праздникам, обветренного, пропахшего дымом костров и жилистого как провяленная под седлом старая конина, и усмехнулся. Вот уж кого нельзя упрекнуть в бесполезном проедании казённых харчей, так это их. Дождь, снег, мороз, война, чума… ничто не должно помешать доставке послания точно и в срок. Небось в персиянском Дербенте до сих пор по ночам с криками просыпаются, ежели ещё один гонец с письмом к ихнему шахиншаху приснится. И стену, подорванную в четырёх местах, до сих пор не восстановили. Фельдъегеря, они такие! Они совсем немного подвигами до «того самого» десятка Маментия Бартоша не дотягивают.
— Ладно, Фросенька, не ори. Сейчас вызову. — Антип щёлкнул кнопкой переговорника. — Савва, ответь Антипу. Да, у меня без происшествий. Там вокруг тебя никто из адашевских орлов не летает? Да, государева служба, она самая. Хорошо, Савва, жду в зале Совета.
Ефросинья, внимательно прислушивавшаяся к разговору, с облегчением вздохнула и присела на лавку у двери:
— Тоже подожду, а то мало ли чего. На вас, оглоедов, никакой надежды нет.