Отшельник

Проходя мимо, он увидел, что она спит. Эрхарду отчего-то стало приятно; он был рад, что она наконец-то хоть немного успокоилась. Спящая, она была похожа на усталую девчушку в детском саду. Руки и ноги раскинуты в стороны после трудного дня на игровой площадке. Он тихо затворил дверь, жалея, что нельзя ее запереть.

В Дании в этом году рано начались зимние каникулы; неожиданно добавилось два или три рейса в день, и туристы наводнили улицы Корралехо. У него много коротких поездок в дюны, в порт или в ближайшие отели.

После слов Алины он вдруг начал замечать повсюду камеры. Пассажиры делали снимки из машин; снимали друг друга на заднем сиденье, его за рулем. В дюнах туристы с портативными видеокамерами снимали солнце, песок и коз. Давным-давно, когда он ездил отдыхать с родителями, каждый снимок тщательно планировался. У него было всего две катушки пленки по 24 или 36 кадров, поэтому объект для съемки нужно было выбирать очень продуманно. Самое большее, он делал по десять фотографий в день. Тогда никто бездумно не щелкал проходящих мимо коз, грязные носки на веревке или самую обычную еду в самых заурядных ресторанах. Никому и в голову бы не пришло снимать совершенно незнакомых людей, мусор по обочинам дороги или безоблачное небо. Каждый снимок становился важным событием. Сейчас все по-другому. Люди снимают все подряд и не думают о количестве кадров. Кажется, снимки даже проявить можно в Интернете. Он вспомнил девчонку у входа в дискотеку «Корралехо-Бич» на улице Сервера; она фотографировала свою подружку, засунувшую язык в пивную бутылку.

Интересно, не снял ли кто-нибудь машину и водителя, когда они приехали в Котильо? Может быть, у кого-то есть снимки матери или отца мальчика, которые прощаются через стекло машины? Снимки одинокой машины на фоне прилива?

В шесть часов он включил радио и стал слушать выпуск новостей. Но новости только международные, местных не было. Может быть, заседание суда отложили, но скорее всего, рассказ о мальчике, брошенном в машине, больше никого не интересует. Жаль, что больше нельзя обратиться к Берналю. Любопытно было бы послушать, что происходило в зале суда. Суд разместился в отдельном крыле «Дворца»; исполнительная и судебная ветви власти настолько близки, что, находясь в полицейском управлении, можно буквально услышать, как судья стучит молотком.

На ужин он выбрал поджаристую курицу гриль, которая почти весь день вращалась в печи на вертеле, а также упаковку нарезанных помидоров, смешанных с твердым козьим сыром. Он рассчитывал, что еды хватит на двоих и что Алине понравится ужин. Все пойдет гораздо лучше, если она станет спокойнее, покладистее – и восприимчивее к его точке зрения. Он слышал о стокгольмском синдроме, но как он действует? И сколько должно пройти времени, прежде чем он разовьется?

Алина ничего не знала о стокгольмском синдроме, а курица ей не понравилась. Она морщилась:

– На вкус как резина!

Потом она приказала ему отвалить. Она сердито стучала цепью по полу, и Эрхард снова разозлился. Голова пошла кругом, захотелось запихнуть ее обратно в сарай. Когда он рассказал ей о своих планах, она обозвала его жалким иностранцем, эстранхеро. Он может делать с ней что захочет, говорит она, плюясь и шипя на него, дергая цепь. Эрхард был не в силах находиться с ней рядом, поэтому вышел на улицу, чтобы покормить Лорела и Харди. Козлы стояли неподалеку, на горном склоне, и лизали камни. Его как будто вышвырнули из собственного дома… Эрхард надеялся, что уже через несколько часов ему удастся освободить свою пленницу. Ему все равно, что сделают с ним полицейские, если она на него пожалуется, скажет, что он ее похитил. И все же он надеялся, что она не подаст жалобу. Очень хотелось, чтобы она заползла в какую-нибудь крошечную пещерку и залегла там на дно. Никаких больше клиентов, никаких наркотиков. Однако, слушая, как она бушует в доме, он сомневается в благоприятном исходе.

Отсюда, с горы, видно всю округу: океан мышиного цвета, пенный прибой. Водная гладь тянется отсюда до самой Вест-Индии и Южной Америки; волны с грохотом обрушиваются на неровное, зазубренное побережье. Лорел пытается добраться до петель, на которых висит пояс Эрхарда; звенит его колокольчик. Эрхард ласково почесал козла за длинным, мягким ухом и дал пригоршню корма из сумки.

Вернувшись в дом, он увидел, что Алина перешла в кухню и сидит на полу. Она вытащила все содержимое шкафчика и разбросала по полу: мед, рис, перец. Нет, она не просто капризная девчонка, она гораздо хуже. Хорошо, что до холодильника ей не дотянуться. Правда, в нем почти ничего нет. Ее костюм цвета лосося был неузнаваем, стал больше похож на тюремную робу.

– Если поможешь мне с одной вещью, я отпущу тебя.

Его слова ее как будто обескуражили, и Эрхард не понял почему. Потом до него дошло: наверное, она потеряла всякую надежду, в ней погасла последняя искра жизни. Может быть, эта ложь, которую она собиралась изложить на суде, и поездка в Мадрид – все, что у нее оставалось. А Эрхард лишил ее всего.