Отшельник

— Ты еще чему-то удивляешься? Лично я — давно нет. На фоне того, что творится в стране, обществе, где рядовой человек, обыватель поставлен фактически ни во что, никем и ничем не защищен, чему удивляться? Только одному: что мы еще не перебили друг друга, не исчезли вообще как этнос. Долготерпение Господне только нас и терпит — ради, может, кучки праведников, что еще по местам остались. А при нынешнем разгуле вседозволенности, бесконтрольности, безнаказанности пороков кого будут интересовать, волновать такие люди, о которых ты мне рассказал? Наоборот, нам говорят, что они ведут здоровый образ жизни: не пьют, не употребляют наркотики, заботятся о семье — своей личной и церковной, творят добро, подают руку помощи тем, от кого отвернулось общество. Что в этом плохого? Попробуй заикнуться, что это секты, тебе сразу вспомнят все, что так любит смаковать нынешняя пресса, когда берется рассказывать о нашей Церкви. А там грязи целые ушаты. Поэтому, отец Игорь, ничему не удивляйся.

— Мне кажется, отец благочинный, тут уже не удивляться нужно, а что-то делать, предпринимать.

— И что ты предлагаешь? Предположим, напишем чиновнику, который в администрации нашего района ведает вопросами церковной жизни, или даже в милицию сообщим. И что? Отреагируют? Сомневаюсь. Нас же и обвинят: скажут, что хотим оболгать нормальных людей, видим в них своих конкурентов, соперников. Спросят, чем плохим они себя проявили. Ничем? Ну, не ходят они в наши храмы, живут обособленно от остальных. И что с того? Посмотри, кто сейчас арендует дома культуры, кинотеатры, другие общественные места? Сектанты, гордо называющие себя «церквями»: «На горе», «На скале», «Последних дней», «Предпоследних дней», «Истинные», «Полного Евангелия»… На выбор, на любой вкус! И попробуй назвать эту публику сектой — сразу потянут в суд за оскорбление религиозных чувств или за разжигание межконфессиональной розни. Мы с тобой крайними и окажемся, виноватыми в том, что опорочили нормальных людей. А пресса раздует на этой теме такую истерию, что нам всем тошно будет.

— И все же, — робко возразил отец Игорь, — сидеть сложа руки, когда под боком творится неизвестно что…

— Опять спрашиваю: что ты предлагаешь? И на что надеешься? Что туда кто-то пойдет? Может, сходят, наведаются. А проку? Ноль. Да еще нашим же салом по нашим мусалам: дескать, раз вы такие заботливые, сердобольные, то и найдите им более достойное жилье, работу, деток их определите в садик, позаботьтесь, чтобы они были одеты, обуты, накормлены. Припомнят и «мерседесы», и все остальное. Им ведь кажется, что мы тут как сыр в масле катаемся, деньгам счета не знаем, паразитируем на вере народа.

Отец Игорь усмехнулся.

— Не смейся, отец, так и будет. Уже есть. Ты впервые с этим столкнулся, а у меня, поверь, опыт немалый, чутье. Будем крайними, особенно если среди той публики найдется какой-нибудь писака или жалобщик. Тогда нас с тобой обложат и жалобами, и тасканием по судам. Вспомнишь мои слова. Посмотри, сколько вокруг бродяг, бездомной публики. И кто ими занимается всерьез? Кто? А эти люди, о которых ты так встревожился, живут одной общиной, с негативной стороны себя не проявляют: ни дебошей там, ни драк, ни пьянок-гулянок, как у цыган частенько бывает, по чужим дворам и домам тоже не шастают, на чужих жен не засматриваются. Живут не так, как другие? И что с того? За шкирку — и за колючую проволоку? Взрослых в изолятор, а малышню по интернатам да детдомам? Мы с тобой, отец, тоже не от мира сего. Другие ведь нас тоже терпят, хоть кое-кто и скрипит от злости зубами. Ты молод, а я еще советское время прихватил, всякого насмотрелся и наслушался в свой адрес. Каких только ярлыков нашему брату не клеили, каких только собак на нас не вешали!

Благочинный вздохнул и, побыв немного на кухне, принес горячий чай, которым стал угощать отца Игоря:

— Попей, здесь целебные травы, нервы хорошо успокаивают.

И добавил в чашку кусочек лимона.

— Тут бы, отец, в своем доме разобраться. Такое творится, такие «чудеса», что за голову хватаешься. Об отце Василе из соседнего района слыхал?

Отец Игорь кивнул головой.

— Вот что дьявол с ним сделал! Сначала поднял всем на обозрение, возвеличил: дескать, смотрите, какой он чудотворец, подвижник, праведник, даже я боюсь к нему подступить. А потом раз — и всеобщим посмешищем сделал. Люди в ужасе, не знают, как ко всему относиться: продолжать ли ходить к нему со всех окрестных деревень, жалеть его, или бежать оттуда? В полной растерянности. Да если бы только один отец Василий. Прости, Господи, не в суд будь сказано, такое творится… Вчера семинарию окончил — сегодня уже духовник, старец. За душой никакого опыта — ни пастырского, ни чисто человеческого, житейского, а он уже пуп земли, истина в последней инстанции. Никто ему не указ, не авторитет — ни архиерей, ни благочинный, ни просто старший собрат, у которого можно поучиться уму-разуму: как общаться с людьми, как их воспитывать. Эх, что там говорить…