Всю остальную дорогу мы ехали в тишине. Он врубил музыку на всю громкость. А мне не верилось, что я могу его вот так разозлить. И вспоминались слова Ларисы «он повернут на тебе». Неужели это правда? Бросала взгляды на его профиль и сильно сжатые челюсти. Но ненависть не обжигала, как раньше. Может, потому что он перестал меня ломать. Я наивно в эту секунду решила, что перестал. Огинский привез меня в город и водил по магазинам дотошно и долго. Заставлял примерять самые разные наряды, и я моментами злилась до невозможности, а моментами сама любовалась шикарными нарядами и снова психовала, когда он отрицательно качал головой, явно показывая, что у меня ужасный вкус. А бывали моменты, когда его взгляд вспыхивал и ноздри начинали трепетать, меня обжигало резонансом и становилось жарко. Тут же хотелось все с себя содрать, замотаться в старье, испачкать лицо и стать уродливой.
Когда я вышла к нему в черном платье с золотыми вставками, он вдруг резко встал с кресла. И при всей моей ненависти к нему сердце вдруг сильно заколотилось в горле. Этот голодный взгляд заставил задохнуться от ответной волны какого-то странного триумфа… что вот это чудовище ТАК на меня смотрит. Обошел со всех сторон, заставляя выровнять спину. Продавщицы крутились вокруг, но он вдруг им приказал.
— Пошли вон. Пусть нас не беспокоят.
Я опасливо обернулась, а он остановился позади меня, и теперь я видела нас обоих в зеркале напротив.
Достал из кармана бархатный футляр, извлек из него ожерелье из золота с черными камнями. Повел им по моему плечу, заставляя вздрогнуть от касания металла к коже. Надел мне на шею и не торопясь застегнул. Из зеркала на меня смотрела совсем другая женщина. Не я. И от нее дух захватывало… она точно не могла быть мною, и бешеный взгляд Огинского смотрел на нее в жажде сожрать. Мне даже показалось, что он может оскалиться, как хищник, и впиться клыками мне в кожу.
— Если грязь облачить в золото, она уже не так отвратительна, верно, Надя? Тебе ведь нравится ощущение тяжести драгоценностей на своей шее? Я могу осыпать тебя ими с ног до головы за все твои «да».
— Сколько не облачай грязь в золото, она все равно останется грязью, — ответила я ему, глядя в глаза через стекло.
Набросил мне на плечи кружевной черный шарф. Так, словно делал это с другими женщинами и довольно часто.
— Твоя красота завораживает, Надя. Ты ядовитая маленькая дрянь, которая сводит меня с ума и заставляет желать причинить тебе боль. Много боли. С тобой не выходит «не так». Ты сама заставляешь зверя срываться с цепи… и знаешь, что… — сдавил мою руку чуть выше локтя, — ему это нравится. Ведь это дает право рано или поздно порвать тебя на куски. Грязь, значит?
Резким движением развернул к себе и впечатал в зеркало, сдернул верх платья на талию, задохнулась от прикосновения холодного воздуха к голой коже.
— Не смей! — всхлипнула и с какой-то совершенно безумной надеждой подумала о продавщицах там за дверью.
— Один крик и там снаружи кто-то умрет. Ты хочешь взять на себя такой груз вины и настолько испачкать свою совесть….она не тело, ее не отмоешь в ванной?
Я смотрела на него исподлобья, чувствуя, как волны страха накатывают издалека.
— Чего ты хочешь от меня?
— Оставить на тебе пару пятен, малышка. Сними трусики и засунь их себе в рот.
Отрицательно затрясла головой.
— Снимай.
Внутри все похолодело.
— Я сказал — снимай, или сниму я.
Медленно стянула трусики, дрожа от ужаса и глядя ему в лицо. Все очарование испарилось и стало нечем дышать от паники. Он отобрал у меня скомканное черное кружево.
— Открывай.
Качнула головой, чувствуя, как начинают наворачиваться на глаза слезы.
— Мой член или твои трусики.
Открыла рот, проклиная его, содрогаясь от бессильной ненависти, ужаса и надвигающейся истерики. Как можно быть в одну секунду до сумасшествия обаятельным и уже в следующую превращаться в ублюдочного психопата. Огинский с выражением дичайшего наслаждения на лице засунул мне в рот кружево, поворачивая лицо к себе и глядя в глаза, повел пальцами по моим волосам.
— Золото и грязь…
И, сдернув с моей шеи шарф, сильно надавливая колючим кружевом, повел им по моей шее вниз к соскам, почти болезненно потирая самые кончики.
— Раздвинь ноги, Надя. Я хочу играться. В тебя. Сейчас.
Глава 19
Мириться лучше со знакомым злом,
чем бегством к незнакомому стремиться.
Уильям Шекспир
Смотрит мне в глаза своими адскими глазами и не перестает водить проклятым кружевом по моим соскам, и мое дыхание учащается, становится прерывистым и тяжелым.
— Подними руки, малышка. — интонация меняется, и мне кажется, его голос так же, как и кружево, царапает кожу, оставляя легкие невидимые линии на моей коже. — Держись.
Вскинула руки и дрожащими пальцами впилась в тонкую железную перекладину над зеркалом. Подняла взгляд вверх на свои сжатые ладони, но он выдохнул мне прямо в губы.
— Только мне в глаза. Будь послушной, как я люблю.
Перекидывает кружевной шарф через мою шею и тянет вниз между грудей к животу.