Отшельник

Удерживая одной рукой лицо развернутым к себе, жадно сжирая взглядом то, как она прикусывает губу, как закатываются от наслаждения её глаза, чувствуя, как мое тело прошибают один за другим электрические разряды от каждого толчка, от звука её сбившегося дыхания. Просунул руку между ее ног, отыскивая клитор, терзая его и вбиваясь резкими толчками по самые яйца, чувствуя, как она вздрагивает всем телом, приняв меня до упора, как под моей кожей вспыхивает болезненное удовольствие от каждого ее стона. Не способный сдержать рычание.

Только запахи наших тел и пота, только шлепки наших тел друг о друга, а внутри уже разливается горячей лавой напряжение, собирается в одну точку, чтобы закипеть, забурлить и выплеснуться наружу. Склонился к открытому рту Нади, впился губами в него, проталкивая язык, сплетая с ее языком, кусая его и ее губы. Рукой сминая груди, дразня соски. Такие твёрдые, такие тугие, и она всхлипывает каждый раз, когда я сжимаю их и прокручиваю между пальцами.

Ловлю губами ею вскрики, жадно слизываю свое имя с её губ. Я сошел с ума еще в первый раз, когда она прошептала его, содрогаясь в оргазме, и сейчас, когда сама не понимает, как стонет его так нежно, срывающимся голоском. По дрожи ее тела ощущаю, что она уже близко, слегка сжимает меня в преддверии оргазма, не отводя взгляда затуманенных глаз.

— Дааа, малышка. Смотри мне в глаза. Надя… смотри мне в глаза и кончай, срывайся, давай, — удерживая за горло, не прекращая двигаться, готовый кончить от того, как в ней стало тесно от сильных судорог, еще более сумасшедшие ощущения, еще глубже сильными толчками, а она сжимает меня так, что больно самому. Бьется в моих руках. Выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы, выходя из нее полностью, чтобы снова ворваться внутрь, быстрым движением, больше не жалея. Ощущая, слыша, как утробно воет внутри монстр, как звереет он, врываясь в нее все сильнее.

Удовольствие вырывается из горла собственными рваными стонами, рычанием, оно наконец вскипает, чтобы взорваться раскаленной лавой, по позвоночнику разряды в тысячи вольт. Первыми струями семени внутри ее тела, заливая изнутри и кусая ее затылок, с гортанными криками выплескивать в нее свое безумие.

Потом вытирать ее салфетками, одергивать юбку, смотреть в ее глаза и смеяться, когда она смущенно прикрывает их ресницами. Вцепилась в мою руку, когда мы вышли из кабинета, и не поднимает головы. А я привлек ее к себе в лифте и, глядя в блестящие глаза, наслаждаясь припухлостью истерзанных мною губ, сказал:

— Все, что происходит между нами, не стыдно, малышка. Это прекрасно, естественно. Я с ума схожу, когда ты показываешь мне, что хочешь меня.

— Там… люди… они могли слышать, как я…

Замялась… а меня просто подбрасывает от этой нежной наивности. От ее стыда, от смущения, которого не встречал практически никогда. Сейчас не модно. Сейчас каждая пытается показать — насколько опытная и искушенная в постели, а у меня при этом тикает счетчик — сколькие ее искушали и учили. Мужчине все же важно быть первым, важно знать, что только его, и плевать на времена, во все времена всегда одно и то же. Женщина теряет свою ценность пропорционально количеству покрывавших ее самцов. И это не опыт — это бл*дство и хождение по рукам.

— Как ты кричала подо мной? — и смеяться, когда она спрятала лицо у меня на груди.

Нет, я не сходил с ума от счастья, как должен был. Мне была чужда способность наслаждаться самыми лучшими моментами в моей жизни, потому что я привык к тому, что они кончаются. Всегда. И я жадно брал все, что она мне давала. Каждый раз, как последний, словно ошалевший.

Я погрузил нас обоих в кипящее масло безумия, в котором я вдирался в ее тело, где только мог. Я не считал дни, неет, я считал секунды. Не мог отпустить ситуацию. И ее не мог отпустить.

Мне казалось, что она не хочет уходить, что она перестала думать о том, чтобы сбежать от меня, и я боялся, что она узнает о моей лжи… ведь я уже довольно долго лгал ей. Впервые в своей жизни я кому-то лгал из страха потерять. Это было низко и ничтожно, но я не мог ничего с этим поделать. Приезжал из офиса, смотрел, как бросается мне на шею, зверел, когда терлась об меня своим телом, и брал ее везде, где только мог взять.

Первые дни она шептала мне в ухо, слабо отбиваясь и все равно целуя меня в ответ.

— У меня там все болит после вчерашнего.

— Где там? — подхватывая на руки и усаживая на край стола в библиотеке, где она что-то писала в своей тетрадке, пока меня не было.

— Там, — опускает взгляд.

А я зарываюсь головой между ее ног и зализываю ее «там», как голодный зверь, пока она не начинает кричать и просить еще.

— Там скоро привыкнет, — пристраиваясь между распахнутых ног и глядя, как вспыхивает молниями небо, когда я жадно вхожу в ее тело.

И забываю обо всем. Моя собственная нирвана ослепляет настолько, что мне становится наплевать на окружающий меня мир. Мой собственный сконцентрирован только на ней, и он сгорит на хрен, если с ней что-то случится.