Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Граф Алексей Кириллович вдруг объявил: государь принял его отставку и он, теперь уже бывший министр, навсегда покидает Петербург, уезжает сначала в Москву, а затем в Почеп, в милую сердцу Малороссию. На Алексея отныне возлагались заботы отправить обозы с имуществом и почти всею нажитой обстановкою вслед за поездом самого графа и найти покупателя на опустевший дом. Для себя же и на тот случай, если графу заблагорассудится приехать на короткое время в столицу, следует начать постройкой другой, меньшего размера особняк.

Шесть лет тому назад, когда граф получил назначение на пост министра, вместе они долго выбирали жильё.

Непременным условием Алексей Кириллович поставил, чтобы дом был не каменным, а деревянным, с фруктовым садом вокруг, с оранжереями, как на Гороховом поле в Москве и в подмосковных Горенках.

В деревянных домах, не без основания считал он, жить полезнее, хотя строительство выходило дороже — выбирались особые породы дуба и лиственницы, всё это везли за тридевять земель. Ну а садовое хозяйство являлось главным увлечением графа, живые растительные коллекции которого, разводимые им с превеликим увлечением и искусством, славились в обеих столицах и даже в иноземных державах.

Хлопоты предстояли Алексею немалые. Но выходило — выгоды личной свободы перевешивали. Её, эту свободу, можно было целиком посвятить собственным занятиям.

Однако иное, чего он никак не ожидал, сокрушило всё то, что так многообещающе зародилось, что влекло, становилось страстью.

Однажды поздним октябрьским вечером, уже дождливым и стылым, в опустевшем гулком доме на Фонтанке объявилась Анна. Она стремительно вошла в комнату Алексея и остановилась перед ним, переводя дыхание. На ней была нарядная шляпка из серой тафты, с полями, подбитыми чёрным бархатом, вокруг тульи розовая муаровая лента. Подобным образом она одевалась в театр или в гости. Но дорожного вида пальто и то, что за ней в дверях остановилась кормилица с ребёнком на руках, а гувернантки и другие люди уже вносили в соседние комнаты баулы и корзины, красноречиво говорило, что Анна приехала сюда не на час-другой, а намерена остановиться на продолжительное время.

   — Вот я и дома, Алексис. Навсегда! — произнесла она, сняв шляпку и быстрым, изящным движением руки поправив сбившийся курчавый локон. В её больших красивых глазах готова была возникнуть улыбка, но они вдруг наполнились слезами.

   — Аннет, родная, ради Бога, разъясни, что произошло! — Алексей бросился к сестре, но тут же его обожгла догадка: — Ты ушла от него?

Всё закипело внутри Алексея: да что же она, в самом деле, выкинула, как же теперь без мужа, без матушки, без семьи, без поддержки хотя бы одной-единствеиной родственной души?

Но Алексей тут же подумал: а кто же он Анне, как не самое близкое существо, к помощи которого так доверчиво она прибегла?

— Ну-ну, всё обойдётся, Аннет, всё будет хорошо, — произнёс он, стараясь сам успокоиться и успокоить сестру. — Я всё сделаю для тебя, чтобы только ты была счастлива.

Без малого год назад, вот в такую же осеннюю погоду, он стоял на мокрых и скользких ступенях Симеоновской церкви, и взор его был обращён на Анну, входившую в храм в подвенечном платье под руку с женихом, и все мысли его были самым горячим, самым искренним пожеланием ей настоящего большого счастья.

Они были тогда, тринадцатого ноября восемьсот шестнадцатого года, у Симеония все вместе — поручители по невесте граф Алексей Кириллович Разумовский и он, Алексей, а также его и Анны братья, молодые гвардейские офицеры Василий и Лев, стоявшие рядом с матушкой, статной красавицей Марией Михайловной.

Все они, сестра и трое братьев, — стройные, с вьющимися волосами — поразительно походили на мать. Но особенно в тот знаменательный день конечно же выделялась Анна — большеглазая, державшаяся с гордым достоинством невеста, которой только недавно исполнилось двадцать лет.

По сравнению с ней плотный, среднего роста жених казался неприметным.

Огненные язычки свечей трепетали, густой бас дьякона возглашал:

— Миром Господу помолимся-а-а... о рабе Божии Константине и рабыни Божией Анне-е... О еже сложите им добре в единомыслии... да Господь Бог дарует им брак честен и ложе нескверное-е-е...

Алексей хорошо знал свою сестру — умную, острую на слово, порывистую и решительную. Но теплилась надежда: вдруг порыв угаснет и всё образуется? Сын ведь у них — вот он, уже полуторамесячный, здоровенький, розовощёкий крепыш Алёшенька, Алеханчик, Ханочка...

Он осторожно и неумело развернул кружевную накидку, в которую был завернут младенец, близко наклонился к его наморщенному личику:

   — Агу! Агу, Алеханчик, ну, засмейся, мой маленький. Вот гак, вот так, Алёшенька... Всё будет у тебя в жизни прелестно!.. И мамочка твоя тебе этого желает...

   — Алексис, нам следует не мешкая собираться в дорогу. А тебя я попрошу нас сопровождать. Да, в Москву, к матушке... В Москве же осмотримся, определимся...

Всю дальнюю дорогу он прежде всего заботился о том, чтобы не застудить племянника и чтобы тяготы и горести неудобного, в мокрень и в стынь, путешествия не больно докучали Анне.