Отсрочка

— Папа!

«Он зол, что я пришла, я ему порчу маленький праздник». Сергин любил секреты, у него было шесть чемоданов с замками, два чемодана на задвижках, он иногда их открывал, когда оставался один. Ивиш растроганно смотрела на него, он был такой симпатичный, что она чуть не рассказала ему о своих страхах.

Он опустил на нее взгляд своих светлых глаз, и она почувствовала, что он ничего для нее не сможет сделать. Она только спросила:

— Что будет, если начнется война?

— Французы будут разбиты.

— Да?. Неужели немцы войдут во Францию?

— Естественно.

— Они придут в Лаон?

— Вероятно. Я думаю, они дойдут до Парижа.

«Он совершенно ничего не знает, — подумала Ивиш. — Он человек, легко меняющий взгляды». Но сердце дрогнуло у нее в груди.

— Они возьмут Париж, но они же его не разрушат? Она раскаялась, что задала этот вопрос. С тех пор, как большевики сожгли их имения, отец приобрел вкус к катастрофам. Он покачал головой, наполовину закрыв глаза:

— Эх! — сказал он. — Эх! Эх!

Двадцать три часа тридцать минут. Это была мертвая улица, темнота затопляла ее; изредка встречался большой фонарь. Улица в никуда, ряд больших безымянных мавзолеев. Все жалюзи закрыты, ни щели света. «Это была улица Деламбр». Матье пересек улицу Сельс, улицу Фруадво, прошел по проспекту дю Мэн и даже по улице де ля Гетэ; они все были друг на друга похожи: еще теплые, уже неузнаваемые, уже улицы войны. Что-то выветрилось. Париж был уже кладбищем улиц.

Матье вошел в «Дом», потому что «Дом» оказался у него на пути. Официант с милой улыбкой засуетился вокруг него: это был невысокий паренек в очках, тщедушный и услужливый. Новенький: его предшественники заставляли клиентов ждать по часу, затем небрежно подходили и без тени улыбки брали заказ.

— Где Анри?

— Анри? — спросил официант.

— Высокий брюнет, с глазами навыкате.

— А-а! Он мобилизован. — А Жан?

— Блондин? Его тоже мобилизовали. Я его замещаю.

— Дайте мне коньяку.

Официант бегом удалился. Матье сощурился, потом с удивлением осмотрел зал. В июле «Дом» не имел определенных пределов, он тек в ночи сквозь стекла и двери; он разливался на мостовую, прохожие купались в этой сыворотке, которая еще дрожала у них на руках и на левой стороне лиц шоферов, стоящих посреди бульвара Монпарнас. Еще один шаг — и ты нырял в красное, правый профиль шоферов был красный: это была «Ротонда». Теперь наружные сумерки толкались в стекла, «Дом» был сведен к самому себе: коллекция столиков, скамей, стаканов, сухих, укороченных, лишенных того рассеянного сверкания, которое было их ночной тенью. Исчезли немецкие эмигранты, венгерский пианист, старая алкоголичка американка. Ушли все те очаровательные пары, которые держались за руки под столом и до утра говорили о любви, и глаза их были красными от бессонницы. Слева от него ужинал майор с женой. Напротив маленькая аннамская проститутка мечтала о чем-то перед кофе со сливками, а за соседним столиком капитан ел кислую капусту. Справа молодой человек в военной форме прижимал к себе женщину. Матье знал его в лицо, это был ученик Академии художеств, длинный, бледный и смущенный; военная форма придавала ему свирепый вид. Капитан поднял голову, и его взгляд пересек стену; Матье проследил за этим взглядом: в конце был вокзал, огни, отблески на рельсах, люди с землистыми лицами, запавшие от бессонницы глаза, люди напряженно сидели в вагонах, положив руки на колени. В июле мы сидели кружком под лампами, мы не сводили друг с друга глаз, ни один из наших взглядов не терялся. Теперь они теряются, они бегут, к Висембургу, к Монмеди; между людьми много тьмы и много пустоты. «Дом» мобилизовали, из него сделали предмет первой необходимости: буфет. «Эх! — радостно подумал он. — Я ничего не узнаю, я ни о чем не жалею, я ничего не оставляю после себя».

Маленькая индокитаянка улыбнулась ему. Она была миловидная, с малюсенькими ручками; уже два года Матье обещал ей провести с ней ночь. Как раз наступил такой момент. Я проведу губами по ее холодной коже, я вдохну ее запах насекомых и нафталина; я буду голым и неизвестно каким под ее искусными пальцами; во мне есть какая-то ветошь, которая от этого отомрет. Достаточно только улыбнуться в ответ.

— Официант! Официант подбежал:

— С вас десять франков.

Матье расплатился и вышел. Нет, я ее еще слишком хорошо знаю.