Отсрочка

У всех был обеспокоенный вид. Один барабанил по стеклу, другой нервно постукивал ногой. Эскадрилья сделала крутой вираж и исчезла над поездом.

— Уф! — вздохнул кто-то.

— Смотрите! — воскликнул наборщик. — Смотрите! Они уже своего добились, говорю вам, они кружат над составом.

— Вот они! Вот они!

Высокий усатый молодец опустил стекло и высунул голову наружу. Самолеты снова появились, один оставил за собой белую полосу.

— Это фрицы, — выпрямляясь, объявил усатый.

— Повезло.

Позади Матье вдруг вскочил скрипач: он начал трясти двух спящих.

— В чем дело? — еле ворочая языком, спросил один из них, приоткрывая покрасневшие глаза.

— Войну объявили! — говорил скрипач. — Сейчас фрицы будут бомбить поезд — над нами их самолеты.

Лола нервно сжала запястье Бориса.

— Слушай, — сказала она, — слушай. Жак позеленел.

— Слушай. Он сейчас будет говорить.

Это был медленный, тихий и глухой голос, немного гнусавый.

«Ранее я объявил, что сегодня вечером сделаю сообщение о международном положении, но сегодня днем я был извещен о приглашении немецкого правительства встретиться в Мюнхене с рейхсканцлером Гитлером, а также господами Муссолини и Чемберленом. Я принял это приглашение.

Надеюсь, вы поймете, что накануне таких важных переговоров я обязан отложить те объяснения, которые намеревался представить. Но сейчас я считаю необходимым адресовать французскому народу мою благодарность за его поведение, полное мужества и достоинства.

Я считаю необходимым особенно поблагодарить тех французов, которые были мобилизованы, за их хладнокровие и решительность, столь ярко ими продемонстрированные.

Моя задача тяжела. С самого начала сложностей, которые мы переживаем, я не переставал трудиться изо всех сил ради сохранения мира и жизненных интересов Франции. Завтра я продолжу эти усилия с мыслью о том, что я в полном согласии со всем народом»[68].

— Борис! — позвала Лола. — Борис! Он не ответил. Она его тормошила:

— Проснись, дорогой, что с тобой? Объявили мир: завтра будет международная конференция!

Она, красная и возбужденная, повернулась к нему. Он тихо выругался сквозь зубы:

Черт бы все побрал! Чтоб им всем… Радость Лолы угасла:

— Что с тобой, дорогой? Ты весь позеленел…

— Я же завербовался в армию на три года, — сказал Борис.

Поезд шел, самолеты кружили.

— Машинист рехнулся! — крикнул кто-то. — Чего он ждет, почему не останавливается? Если начнут бомбить, нас перебьют, как скот.

Наборщик был бледен и совершенно спокоен; задрав голову, он не переставал следить за самолетами.

— Придется прыгать, — процедил он.

— Еще чего! — вскинулся стряпчий. — Прыгать на такой скорости! — Он вытащил платок и промокнул лоб. — Лучше сорвать стоп-кран.

Наборщик и слесарь переглянулись.

— Давай-ка! — предложил наборщик.

— А вдруг это наши? Хороши же мы будем!

Матье толкнули в спину: какой-то толстяк бежал к дверям и кричал:

— Он сбавляет ход: все к выходу!

Наборщик повернулся к стряпчему; у него были странные, медленные и неуверенные движения, на губах играла злая улыбочка.

— Вот видите, и этот храбрец замедляет ход: значит, фрицы. «Это для вида, это для вида!» — сказал он, передразнивая стряпчего. — Что ж, смотрите, для какого это вида…

— Я этого не говорил, — вяло возразил тот, — я сказал-…

Наборщик повернулся к нему спиной и направился вперед по ходу поезда. Из всех купе выскакивали люди, они спешили в коридор, чтобы первыми выпрыгнуть в поле. Кто-то тронул Матье за руку — это был маленький старичок, он поднимал к нему лицо и в замешательстве смотрел на него.

— Что случилось? Что случилось?

— Ничего, — раздраженно ответил Матье. — Спите дальше.

Он высунулся в окно. Два человека спустились на подножку вагона. Один из них с криком прыгнул, сделал два шага по инерции, ударился плечом о телеграфный столб и головой вперед покатился по откосу. Поезд уже прошел мимо него. Матье повернул голову и увидел, как человек встал, совсем маленький издали, поднял руки и побежал через поле. Другой колебался, свесившись вперед, и держался одной рукой за медный поручень.

— Не толкайтесь там, черт побери, — произнес сдавленный голос. — Тут задохнуться можно.

Поезд еще больше замедлил ход. Во всех окнах торчали головы, а на подножках висели люди, готовые прыгать. На повороте появился вокзал, он был в трехстах метрах, вдали Матье заметил маленький городок. Еще два человека спрыгнули и перемахнули через переезд. Поезд уже подходил к перрону. «Вот из таких, — подумал Матье, — будут делать героев».

Из здания вокзала исходил нараставший гул, светлые платья сверкали на солнце, поднимались руки в белых нитяных перчатках, девушки в соломенных шляпках махали платками, вдоль перрона, смеясь и крича, бегали дети. Скрипач грубо оттолкнул Матье и наполовину высунулся из окна. Он рупором приложил руки ко рту:

— Бегите! — крикнул он в толпу. — Самолеты! Люди на вокзале, не понимая, смотрели на него, они улыбались и кричали. Он поднял руку над головой, показывая на небо пальцем. Ему ответил общий громкий крик. Сначала Матье толком не расслышал, потом вдруг понял:

— Мир! Мир, ребята! Весь поезд гудел:

— Самолеты! Самолеты!