Отсрочка

— Трахаться я люблю с тобой. Только с тобой! — страстно возразила Зезетта. — Но тебе на это наплевать, ты и в ус не дуешь — оставляешь меня, и все.

— Нет, мне не наплевать, — сказал Морис, — мне и самому тошно.

Он уедет. Он уйдет, он сядет на поезд в Нанси, я их никогда не увижу, я никогда не увижу его лица, он никогда не узнает, кто я. Его ступни скользнули по покрывалу: «Я хочу их видеть».

— Если б ты не уезжал. Если б ты мог остаться… Морис ласково сказал ей:

— Не глупи.

«Я хочу их видеть». Он спрыгнул с кровати. Паук-птицеед подстерегал его, спрятавшись под кроватью, но Филипп бежал быстрее его, он нажал на выключатель и растворился в свете. «Я хочу их видеть». Он натянул брюки, босыми ногами влез в туфли и вышел. Две голубые лампочки освещали коридор. Над дверью девятнадцатого номера кнопкой прикрепили серый клочок бумаги: «Морис Тайер». Филипп прислонился к стене, сердце выпрыгивало из груди, он задыхался, как после бега. «Что я им скажу?» Он вытянул руку и слегка коснулся двери: они были там, за стеной. «Мне ничего от них не надо, я просто хочу их видеть». Он наклонился и прижался глазом к замочной скважине. Роговица ощутила дуновение, он захлопал веками и совсем ничего не увидел: они погасили свет. «Я хочу их видеть», — подумал он, стуча в дверь. Они не ответили. Горло его сжалось, и все же он застучал сильнее.

— Что это? — послышался голос. Голос был резкий и суровый, но он изменится. Дверь откроют, и голос изменится. Филипп постучал еще раз: говорить он не мог.

— Что такое? — нетерпеливо повторили за дверью. — Кто там?

Филипп перестал стучать. Он задыхался. Глубоко вздохнув, он сдавленно произнес:

— Я хотел бы с вами поговорить.

Наступило долгое молчание. Филипп хотел было уйти, но вдруг услышал шум шагов и дыхание совсем рядом с дверью, щелчок, там зажигают свет. Шаги удаляются, он надевает брюки. Филипп попятился и прислонился к стене, ему стало страшно. Ключ повернулся в скважине, дверь открылась, и в приоткрытом пространстве появилась косматая рыжая голова, широкие скулы и лицо с изрытой кожей. У мужчины были светлые, без ресниц глаза: он с комичным изумлением смотрел на Филиппа.

— Вы ошиблись дверью, — сказал он.

Это был его голос, и в то же время неузнаваемый.

— Нет, — сказал Филипп, — я не ошибся.

— Ну? Так чего вы от меня хотите?

Филипп смотрел на Мориса и думал: «Нет, это бессмысленно». Но было слишком поздно. Он сказал:

— Я хотел бы с вами поговорить.

Морис колебался; по его глазам Филипп понял, что тот собирается закрыть дверь; быстро придержав створку, он повторил:

— Я хотел бы с вами поговорить.

— Я вас не знаю, — сказал Морис. Его бесцветные глаза были твердыми и сметливыми. Он был похож на слесаря, пришедшего чинить кран в ванной.

— В чем дело, Морис? Чего он хочет? — взволнованно произнесла Зезетта.

Ее голос был настоящим; настоящим было и ее нежное невидимое лицо. Грубое лицо Мориса было сном. Кошмаром. Голос угас; нежное лицо угасло; из темноты выступило жесткое, массивное, реальное лицо Мориса.

— Тут какой-то тип, — сказал Морис. — Не знаю, чего он от меня хочет.

— Я могу быть вам полезен, — пролепетал Филипп. Морис недоверчиво смерил его взглядом. «Он видит мои фланелевые брюки, — подумал Филипп, — мои туфли из телячьей кожи, мою черную пижамную куртку с дорогим воротником.

— Я… я был в соседней комнате, — сказал он, придерживая дверь. — И я… клянусь, что могу быть вам полезен.

— Иди сюда! — крикнула Зезетта. — Оставь его, Морис, иди ко мне!

Морис все еще смотрел на Филиппа. Он с минуту поразмышлял, и его насупленное лицо немного прояснилось.

— Это Эмиль вас послал? — спросил он, понизив голос. Филипп отвел глаза.

— Да, — сказал он. — Эмиль.

— Ну так что? Филипп вздрогнул.

— Я не могу говорить здесь.

— А откуда вы знаете Эмиля? — нерешительно продолжил Морис.

— Позвольте мне войти, — взмолился Филипп. — Что с вами случится, если вы меня впустите в комнату? Я ничего не могу сказать в коридоре.

Морис открыл дверь.

— Заходите, — сказал он. — Но даю вам пять минут — не больше. Я хочу спать.

Филипп вошел. Комната была совершенно такая же, как у него. Но на стульях висела одежда, чулки, трусики, на выложенном красной плиткой полу у кровати лежали женские туфли, а на столе стояла газовая плитка с кастрюлей. Пахло остывшим жиром. Зезетта сидела на кровати, накинув на плечи сиреневый шерстяной платок. Она была некрасива, со впалыми и живыми глазками. На Филиппа она смотрела враждебно. Дверь закрылась, и он вздрогнул.

— Ну? Чего от меня хочет Эмиль?

Филипп с мукой смотрел на Мориса: он не мог больше говорить.

— Нельзя ли побыстрее? — раздраженно сказала Зезетта. — Завтра утром он уезжает, сейчас не время нас тревожить.

Филипп открыл рот, но не произнес ни слова. Он видел себя их глазами, и это было невыносимо.

— Вы меня поняли или нет? — разозлилась Зезетта. — Я же вам сказала, он завтра уезжает.

Филипп повернулся к Морису и сдавленным голосом сказал:

— Не нужно уезжать.

— Куда?

— На войну.

У Мориса был ошеломленный вид.

— Это шпик! — взвизгнула Зезетта.