Отставка штабс-капитана, или В час Стрельца

"Зачем же били?" - спросил я солдат. "Да он, ваше благородие, озверел. Федотова чуть не задушил, а вон, поглядите, Мирону два зуба выщербил". И правда, ростовцевского взвода канонир стоял с рассеченной губой и сплевывал кровь сквозь дыру в передних зубах. "А вы, васэ благородие, не думайсе, говорил картавя этот Мирон, - цто он меня сбил. Я его и скрусил. Дал в ухо - он и закацался". - "Не врет", - подтвердили очевидцы. "Ну и молодец, похвалил я. - Благодарю тебя за службу. Я доложу командиру батареи". - "Рад сцарацься, васэ благародие", - ответил довольный Мирон и, что меня удивило, беззлобно поинтересовался у мятежника: "Ну сто, болиц цебе ухо?" - "А у тебя зубы?" - спросил мятежник. Солдаты засмеялись.

- Вот он каков, разбойник, - сказал подъехавший Лужин. - Так я, господин штабс-капитан, его забираю.

- Никак не могу отдать, господин исправник, - ответил я. - Наши солдаты его взяли. Командир решит, как с ним поступить.

- Мне и передаст, - возразил Лужин. - Кому же иному?

- Это уже его дело, - сказал я. - Может быть, вам, а может, военному начальнику; или в Вильно распорядится доставить. А вот что с тем делать?

- Пристав скажет - похоронят. Как звали дружка? - спросил Лужин мятежника.

- Петрашевич. Виктор Петрашевич, - отвечал пленный. - Пусть напишут на кресте.

- Может, и напишут, - сказал исправник. - А тебя как звать?

- Бог знает, - ответил мятежник, - а тебе не скажу.

- Много вас было в шайке? - спросил я.

- Какая же шайка, - презрительно на меня глядя, ответил пленный. Двое и было всего. Это вас, я вижу, сотня выступила против двоих.

Я позвал Ростовцева.

- Господин поручик, поручаю вам охрану пленного. Доставить в деревню живым и невредимым. И пусть умоется у первой воды, а то не разобрать, какую имеет внешность.

Ростовцев назвал четверых солдат в конвой.

Исправник о прочесывании других перелесков, к удивлению моему, не заикался. Я приказал возвращаться. Повели пленного, солдаты пошли к лошадям, пристав послал стражника за лопатами. Я повернул коня и поскакал в деревню.

Доложившись командиру о результатах, я без труда убедил его в пользе сдачи пленного уездному военному начальнику без посредства Лужина. "Наши люди рисковали, - говорил я, - а он эту удачу припишет себе, а про нас скажет, что оказали посильную помощь. С него достаточно, что юношу наповал уложил. И без повода". - "Вы правы, - ответил подполковник, - так и поступим".

Полчаса спустя вернулся отряд. Пленному дали воды, связали и бросили в поповский сенной сарай. Возле сарая стал ходить караульный с примкнутым штыком.

XIII

В полдень звонкий сигнал трубы призвал батарею на церковный парад*.

______________

* В данном случае - торжественное построение по поводу батарейного праздника.

Взводы выстраивались на линию. Толпа празднично одетых крестьян составляла нашу публику. Молодые парни завистливо смотрели на конных канониров, которые ввиду множества женских глаз держались орлами.

Скоро на левом фланге появился Оноприенко. Я скомандовал: "Батарея! Смирно! Равнение на командира!" - и, оголив саблю, поскакал перед фронтом навстречу подполковнику. Мы сблизились, я доложился, командир поздоровался и поздравил батарею с праздником, остался доволен раскатами молодцеватого "ура!" и начал традиционную речь.

"Гвардейцы! Артиллеристы! В торжественный для нашей батареи день каждый из нас от левофлангового канонира до вашего командира оглядывается на пройденный батареей полувековой путь, начало которого положено было в достославном восемьсот двенадцатом году подвигами наших предшественников. Мысленным взором мы видим их сейчас на правом фланге, по ним мы равняемся, их мужество и стойкость, исполнение ими долга - для нас вечный пример. Государь император оказал нам свое доверие. Мы посланы защитить высшие интересы Отчизны..."

Что далее говорил командир, я слушал плохо - эту речь я по памяти мог сам рассказать, она много лет не обновлялась. Но, пользуясь возможностью, подполковник Оноприенко вкрапил в нее сегодняшний случай: поругал вооруженных противников государя, похвалил решимость солдат, восхвалил щербатого Мирона и выразил уверенность, что в более крупных делах, коих все мы должны желать, батарея, как один человек, выкажет мужество и боевое рвение.

Меж тем прибыл поп, облаченный в ризы, несли хоругвь, пели босоногие дети в белом.

Поп со своей свитой стал с нами на одну линию, лицом к батарее. Командир спешился, спешился и я. Солдаты сняли шапки.