Отставка штабс-капитана, или В час Стрельца

- Я буду драться левой рукой. Я одинаково владею. Я настаиваю.

Я пожал плечами:

- Ну, пусть секунданты решат.

- Категорически возражаю! - сказал Шульман.

Приятели Красинского под действием его свирепого взгляда ответили, что такое требование справедливо.

- Господа, это - верх безумства! - сказал Шульман. - Я уезжаю.

- Яков Лаврентьевич, не волнуйтесь, останьтесь, - попросил я. - Я не сделаю моему противнику ничего дурного. Только пораню и левую руку.

- Хорошо, - раздумал Шульман. - Но я ставлю свое условие. Если я увижу, что вы, - обратился он к Красинскому, - деретесь левою рукой хуже, чем правой, я остановлю дуэль.

- Договорились, - грубо ответил Красинский.

Мы заняли свои места. Шульман, взявший на себя роль главного арбитра, стал напротив наших, готовых скреститься сабель. "Начинайте", - сказал он.

Красинский, играя клинком, стал наступать. Без привычки драться с левшою весьма неудобно - нет чувства оружия, приходится думать и приемы имеют меньшую скорость. Я отступал на близкой дистанции, готовый к вольту. Наконец мы "поцеловались" клинками, одновременно сделали выпад, не закончив его, отпрянули, ударив по гардам.

В это мгновение тишину разорвал выстрел, и между нами просвистела пуля.

Шульман вскрикнул и схватился за плечо.

XXV

Я бросил саблю, в три прыжка достиг портупеи, выхватил револьвер и кинулся в лес. В глубине его, шагах в пятидесяти, был слышен бег негодяя. Я дважды выстрелил в том направлении и побежал вдогонку. Стволы и кусты ограничивали видимость, а дальний шум беглеца служил плохим ориентиром. К сожалению, злость вела меня вперед, как быка. Когда ко мне вернулся трезвый ум, я уже отмахал по прямой достаточное расстояние. Я остановился, прислушался - полное молчание окружало меня, я готов был взвыть. Негодяй сбежал или затаился, где было его найти? Вдруг недалеко в орешнике послышался шум: а-а! - обрадовался я, - убегаешь! не уйдешь! - и, держа палец на курке, рванулся к кустам. Навстречу мне выбежал из них вооруженный саблею Красинский.

- Э, черт! - выругался он. - Это вы шумели? Теперь не найдешь. Ушел.

Я поспешил к Шульману. Сердце мое терзалось. Беда, думал я. Ведь человек мог спокойно обедать с командиром и именинником, вино пить, а сейчас лежит на просеке с пулевым ранением, вдруг тяжелым? И ехать не хотел, и уезжать порывался - как чувствовал. А все я. Хоть сгинь теперь, так стыдно.

Секунданты Красинского бинтовали лекарю плечо. Рана, к моему облегчению, оказалась неопасной, пуля порвала мышцы. "Вот, Петр Петрович, с укором сказал Шульман. - На чужом пиру похмелье". - "Яков Лаврентьевич! воскликнул я. - Не сердись. Не тебе предназначалась эта пуля". - "Не думаете ли вы, что я к этому причастен?" - вмешался Красинский. "Именно так и думаю", - ответил я. "А я думаю, что пулю прислал солдатский штуцер!" "Надо выяснить, в кого стреляли", - сказал секундант Красинского. "Штабс-капитан узнает об этом в своей батарее", - ответил ему Красинский. "Зачем же, - возразил я, - узнаем сейчас", - и пошел на дуэльную дорожку.

Нарубив длинных прутьев, я обозначил места, где во время выстрела находились секунданты, я и Красинский. Встав в створ с вехой, изображавшей Шульмана, я вообразил траекторию полета пули и направился вдоль нее в лес.

С моей стороны, думал я, о дуэли знали двое - лекарь и денщик. Первый сидит под крестом, второй - я был уверен - курит трубочку на пороге избы. Да и нарушь Федор мой приказ сидеть дома, характер его не позволил бы стрелять из засады. Не мог стрелять друг Красинского. В меня мог стрелять враг Красинского, в него - мой враг.

Размышляя так, я достиг орехового куста, трава с тыльной стороны которого была утоптана - здесь прятался негодяй. Став на его место, я заметил прорезанную в листве амбразуру. Стволы оставляли для выстрела узкий коридор. Приглядевшись к расположению прутьев, я заключил, что пуля адресовалась мне. Стрелок позволил Красинскому миновать сектор обстрела и нажал на спуск, когда на линию прицела вышел я. Будь атака Красинского стремительной, я лежал бы сейчас с пулею под лопаткой. Я содрогнулся, вообразив последствия... Но кто мог стрелять? Я вернулся на просеку. Несчастный Шульман нервно ходил возле лошадей - ему не терпелось уехать.

"Стреляли не по вам и не по мне, - сказал я Красинскому, - а как раз в моего товарища. Можете убедиться в этом лично". - "Я верю, - ответил Красинский. - Однако, полагаю, дуэль наша не закончена?" - "Даст бог, продолжим", - сказал я.

Мы разъехались.

XXVI

Уложив Шульмана в постель и пожелав выздоравливать (он иронически меня поблагодарил), я поехал к подполковнику Оноприенко. Предстояло лгать, что само было неприятно, предстояло всполошить офицеров, поднять в ружье батарею, втянуть в кутерьму множество людей. Воистину, я погрязал в грехах... И не доложить командиру о происшествии было нельзя.