Отстегните ремни

— Ну здравствуй, солнышко!

На Максе была черная рубашка, расстегнутая на три верхних пуговицы, и светло-голубые джинсы. Он сидел, откинувшись назад и прислонясь затылком к стеклу, чтобы быть ко мне вполоборота. Не потянулся меня поцеловать, вообще не шевельнулся, просто сидел, рассматривал меня и улыбался.

— Ну привет! — улыбнулась я в ответ.

— Суперзамечательно выглядишь!

— Ты тоже.

— Ты уже голодная? Я забронировал нам столик в очень приятном местечке, надеюсь, тебе понравится.

Макс вел машину медленно и уверенно. Я смотрела на дорогу. Проехав по Мосфильмовской, мы выехали на Ленинские горы. Было около восьми часов вечера, машин на дороге осталось мало, наверное, необычная для начала июня жара разогнала всех по дачам и курортам. Солнце уже вошло в ту предзакатную стадию, когда все цвета становятся слегка золотистыми и более яркими. Дневная жара спала, и воздух был приятный и тоже расслабленный, как Макс. Мне стало уютно и спокойно.

— Ну рассказывай, солнышко, как ты доехала? Как тебе у нас в Москве показалось?

— Да нормально доехала. В «Шереметьево» взяла такси. Только ехали мы почему-то больше двух часов, пробки в Москве, скажу я тебе! И загазованность та еще! Кондиционера в «Волге» нет, окно закроешь — жить неохота от духоты, откроешь — думаешь, что охота, но долго с такими газами просто не выживешь. Надышалась на Ленинградке так, потом весь вечер кашляла, как после поездки в рикше по Бомбею! У вас что, техосмотр не принято делать? Такое ощущение, что половина машин его бы не прошла.

— Техосмотр? — Макс покосился на меня и улыбнулся, как улыбаются детям. — Ксюшенька, зайка, у нас многим машинам дешевле раз в три года заплатить штраф за его отсутствие, чем пойти в салон и его на самом деле пройти! Но сейчас у нас полно и хороших машин, и их становится все больше и больше.

— Это я уже заметила. Вчера гуляла в центре, так мне за один день попалось четыре «мэйбаха»! У нас я ни одного вообще не видела, наверное, за все годы, что там живу. И «хаммеры» у вас популярная машина?

— Да не-е, это лохи напокупали еще несколько лет назад. Модно было. Сейчас уже нет.

Мы замолчали. Я смотрела по сторонам.

— А знаешь, так странно… — сказала я через несколько минут, — я выросла в этом районе, через день гуляла на Ленинских горах, а зимой еще и на лыжах каталась. А теперь здесь все вроде бы такое же, как и было, но смотрится чужим. И университет какой-то красивый стал, вы его покрасили, что ли?

— Помыли. У нас сейчас вообще все высотки отмывают, да и в целом город стал почище.

Мне показалось, что Макс сказал это чуть ли не с гордостью за Москву. Я удивилась. Ему, кажется, тут нравится? Хотя с чего я взяла, что ему должно тут не нравиться? Пристальнее посмотрела по сторонам, пытаясь заметить чистоту. Газоны были довольно ухоженного зеленого цвета, и мусора действительно нигде нет. Интересно, а куда теперь выбрасывают бутылки из-под пива и прочую гадость выпивающие тут вечерами студенты? Или они не пьют тут больше? В мои времена по вечерам все Ленинские горы превращались в тусовку эмгеушников, и все жестяные пивные банки и обертки из-под орешков и чипсов выбрасывались, разумеется, прямо на землю.

Мимо проезжали почти сплошь иномарки, никакой загазованности в воздухе тоже не было. Черт его поймешь, может, надо знать места, где ездить? Ленинградка позавчера мне очень не понравилась, а Ленинские сегодня и правда были просто хороши. Или это потому, что я смотрела на все уже Максовскими глазами?

— Тебе нравится Москва? — спросила я.

— Да. Чистый, красивый, светлый город. А тебе нет?

Я удивилась такой характеристике еще больше, но промолчала. Когда я уезжала четырнадцать лет назад, Москву чистым светлым городом назвать было определенно невозможно. Я помню, как, приехав в Амстердам, вышла первый раз в город, в центр, и меня до боли в глазах поразила его яркость и чистота. Даже воздух будто другой. Вымытый, прозрачный, и все совершенно как на открытке. А вечером город загорелся всеми возможными огнями и стал еще красивее, прямо каким-то глянцево-журнальным, словно отпечатанным в хорошей типографии на дорогой бумаге, и очень западным. Контраст после Москвы был потрясающим. Москва вечерами стояла освещенная тусклыми фонарями, вывески безвкусные, дурацких цветов, то тут, то там не работали несколько букв из освещенных надписей, и в целом во всем — ощущение грязи, запущенности и смутной опасности. Может быть, все уже изменилось? Вчерашний вечер я провела с мамой на кухне, так что вечерней современной Москвы еще не видела. Хотя погуляв вчера по этой «чистой Москве», обнаружила на джинсах жирное пятно непонятного происхождения, а от замшевых мокасин вообще решила временно отказаться. Было понятно, что если их таскать здесь каждый день, то через две недели, вернувшись домой, я их просто выброшу.

— Мы в центр едем? — спросила я.

— Да. А что?

— Хочу посмотреть Москву вечером.

— А вот мы пока поедим, как раз стемнеет, и я тебя покатаю, если хочешь.