Всунув в окошко несколько смятых купюр, я не спеша пошла вдоль заборов, пытаясь рассмотреть, какой же из домов – мой.
Заборы шли почти сплошной стеной, и все – выше меня. Приходилось то и дело припадать к каким-то щелочкам, чтобы рассмотреть участки. Запомнившегося мне каменного дома в бельгийском стиле с античной статуей у входа нигде не было.
Я завернула на другую просеку и опять пошла вдоль заборов. И тут вдруг посреди безлюдной деревенской дороги увидела черный припаркованный джип. И хотя джипы в России не редкость, сердце мое моментально опять ушло в пятки. Видно, на джипы у меня выработался уже нехороший условный рефлекс.
Джип стоял прямо у забора, а ворота были наглухо закрыты. Дурной знак. Если это машина хозяина дома, то почему он не загнал ее на участок? А если приехал ненадолго, то почему не оставил открытыми ворота или калитку? К тому же проселочная дорога на этом доме заканчивалась, и начинался лес. А я отчетливо помнила с прошлого посещения Максовского дома: у него крайний к лесу участок.
Сердце сжалось у меня в груди, подсказывая, что я нашла нужный мне дом.
Пригнувшись, я быстрым шагом обошла участок и джип и вошла в лес за каменным забором. Обогнула угол и пошла вдоль по узкой, удобно протоптанной кем-то (Максом?) тропинке, пока не увидала заднюю калитку в заборе.
Я была почти уверена, что за ней увижу постриженную лужайку и античную статую у парадной двери в дом. Я подергала калитку, и она оказалась открыта. Выглянув в образовавшуюся крохотную щель, я поняла, что не ошиблась и пришла прямо по адресу.
Максовской машины я нигде не заметила (может, в гараже?), и вообще никаких признаков человеческого присутствия в доме. Не было вынесенных по случаю жары кресел на улицу, все окна плотно закрыты, и сам дом, казалось, погружен в сон.
Я присела на корточки и закурила. Сердце выбивало в груди предательскую чечетку, и дурное предчувствие не оставляло меня – джип здесь припаркован не к добру. Выйти прямо на ищущих меня бандитов мне совершенно не улыбалось, но и уйти, не удостоверившись, что в доме нет Макса, я не могла. Не знаю, сколько бы я так просидела, но вдруг входная дверь дома распахнулась, и на крыльце показался тот, кого я уже отлично знала под именем Колян. Я вздрогнула и прикрыла щель калитки почти полностью, оставив себе лишь узенькую полоску обзора.
Колян покрутился на крыльце, покурил и поплевал на цветущие рядом кусты. Он негромко переговаривался с кем-то по телефону и механически пинал ногой, обутой во все тот же запомнившийся мне пумовский кроссовок, горшок с какими-то растениями, стоявший на ступеньках парадного крыльца.
Стало совершенно очевидно, что Макса в доме нет. Представить, что он позволил бы каким-то отморозкам вот так пинать его цветы и по-хозяйски бычковать окурки в горшки с растениями, было невозможно.
А раз Макса здесь нет, то и мне делать тут нечего. Мысль пытаться оставить записку прямо в руках бандитов мне решительно не понравилась. Не могла же я позволить себе попасться сейчас на глаза бандитам, сесть в тюрьму и бросить несчастного ребенка на руках у одинокой несостоявшейся преподавательницы французской литературы… План мой рухнул в одночасье.
Попятившись в кусты, я отползла с тропинки и в обход участка двинулась к ожидавшей меня «Волге».
– Обратно на Арбат?
Я кивнула, и машина тронулась назад в безопасность моего убежища в Староконюшенном переулке.
– Радио можно включить? – спросила я, боясь остаться наедине со своими растерянными мыслями.
– Чего ж нельзя? Вам какое?
– Не знаю. Любое.
– Ну тогда «Русское радио».
Конечно, русское! Какое же еще радио может отвлечь тебя от русских бандитов? Машина тотчас наполнилась довольно мелодичным женским голосом, с надрывом тянущим песню со смутно знакомыми словами:
…Сердце бьется все чаще и чаще,
И уж я говорю невпопад:
«Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад».
Низкий дом без меня ссутулился,
Старый пес мой давно издох,
На московских изогнутых улицах,
Умереть, знать, судил мне Бог…
Вслушавшись в слова, я на минуту просто обалдела.
– А можно другое радио? – попросила я жалобно.
– Можно. «Серебряный дождь» пойдет?
– Давайте.
Из радио полился другой голос: