Отстрел невест

– Пропал надёжа-государь, – повесил голову Кашкин, хлопнул прямо из горлышка и чуть заплетающимся языком пустился резать правду-матку. – Давеча вечером, как ушли вы, он всё по терему бродил, вроде думу думал… Утречком встал как человек да попросил принцесску энту, австрийскую, для собеседования к нему представить. Меня из горницы не погнал, видать, и впрямь тока поговорить хотел. Стрельцы возвернулись бледные, говорят… ну, дверь отпертая, а девица на полу в беспамятстве… как всегда! Я тока на кормильца нашего глянул, да и сам туда – посмотреть, приказать, прочее все, чтоб чин по чину! Унесли её быстренько, в ковёр завёрнутую, туда, в подвалы тёмные, где прежние невесты судьбы своей дожидаются. Слова твои помнил… Всё оглядев, яблочко нашёл, красное, с одного боку покусанное. Побег к государю доложить – ан нет его! Туда, сюда, всех спросил – нету! Вроде как вышел во двор, но за ворота не выходил, охрана бы знала. Ну, выждал я час, другой, мало ли… А тока время к обеду ведь – нет царя! У него ж и встречи, и дума, и смотрины, и дел невпроворот, да Гороха нашего ровно ложкой сгребли… Ужо и не знаю, как сказать да что сделать, а тока помогай, участковый, – царь пропал!

Мне почему-то стало смешно… Бедняга Кашкин горячился, шумел, возмущался, то грозя кулаком, то впадая в слёзы, – на меня это не действовало. Он прихлёбывал водку, как компот, он отказался от предложенных Ягой огурчиков, у него действительно было горе. Я смеялся… Опустив голову на руки, прикрывая ладонями лицо, я безудержно хохотал над несоизмеримо диким трагикомизмом ситуации! Да-а, лучшего наш Горох не мог и придумать… Вот так легко, танцующе, безоглядно взять и сбежать в самый серьёзный момент, когда от него столько зависит. Я честно пытался его понять, влезть в его шкуру и поставить себя на его место.

Отрицательное отношение государя к самому факту женитьбы было известно в Лукошкине каждому уличному мальчишке. Тем не менее под нажимом боярской думы Горох решает-таки воплотить в жизнь народные чаяния и осчастливить столицу матушкой царицей. Вроде бы даже в рифму, но суть не в этом… Он приглашает на смотрины всех достойных претенденток и честно присматривается к каждой в домашней, неофициальной обстановке. Как только ему хоть чуточку начинает нравиться какая-либо девушка – с ней сразу же происходит несчастье…

Причём какое! Не смерть, заметьте, а именно несчастье – невеста лежит ни жива ни мертва, отравленная сложно составленным ядом при помощи банального яблока. И так повторяется раз за разом… Поднять тревогу невозможно – иностранцы сбегут, да ещё и ославят по всему миру! Им ведь не докажешь, что исчезновение царских невест не есть дело рук самого царя. Они воспитаны на сказках о Синей Бороде и просто так никому не поверят. Милиция бьётся как рыба об лёд, но толку нет… Наоборот, как бы в насмешку возникают другие следственные дела, и все усилия раздробленной опергруппы не приносят практически никаких результатов. Видимо, последняя жертва окончательно заставила Гороха потерять голову. Царь не пропал, он сбежал. Что это значит для нас – догадаться нетрудно…

– Поисками Гороха я займусь лично. Панику не поднимать, всех любопытных оповестить о «срочном отъезде надёжи-государя». Куда-нибудь не очень далеко, в Спасский монастырь, за благословением, например. Или икону чудотворную, избавительницу, лишний раз поцеловать – хуже не будет.

– Всё, как сказано, содею! – с великолепной смесью в дым пьяных глаз и кристально чистого словопроизношения выдал боярин Кашкин. – Ещё не присоветуешь ли чего?

– Держитесь естественно, как будто бы ничего не произошло, – многоопытно предложил я. – Убеждён, что государь в самое ближайшее время даст о себе знать. Ведь из города он не сбежит, а долго укрывать у себя беглого царя никто не решится – подсудное дело…

Седобородый боярин встал, шагнул ко мне, широко обнял, одарил троекратным отеческим лобызанием и… фривольно подмигнув Яге, вышел вон. Бабка аж блюдце на пол уронила от такого обращения…

– Митька-а! – Я постучал по оконному стеклу. – Еремеева ко мне, срочно!

С первого раза он не понял, пришлось повторить на пальцах, дошло, убежал искать.

– Бабуль, а вы что обо всём этом думаете?

– Охтиж… Чего ж тут думать-то, известное дело – охальник он и есть! Седина в бороду – бес в ребро.

– Минуточку…

– Я говорю, Кашкины – они завсегда такие были! Подмигивает, вишь… Ровно я ему девка мокрогубая, несмышлёная… тьфу, зараза!

– Бабушка!

– Как считаешь, на пятнадцать суток потянет? – с надеждой приподнялась Яга.

Я гулко хлопнул себя ладонью по лбу – дал бог сотрудничков! Однако других нет, и эти, надо признать, самые лучшие…

– Насчёт исчезновения царя что вы думаете?

– Ах вон ты о чём… – Бабка покраснела, словно её поймали за подсматриванием в мужской бане. – Дык правду ты молвил, Никитушка, никуда не денется государь. Это он, видать, с отчаяния да с перепугу великого лыжи навострил… Возвернётся, поди! Гороха нашего сызмальства большая ответственность отличала.