Отстрел

Сметана и Серый были в курсе. Их посланец встречался с авторитетом, который интересовал Сотника и его к е н т о в, между ними много лет существовали дружеские отношения. Варнава, так звали посланца, должен был как раз успокоить братву за границей насчет наступления на фирмы вроде «Дромита». Несколько московских фирм с двойными крышами, наподобие «Дромита», внимательно следили за тем, как решится с бухарским Фондом.

«Если Арабова начнут давить, эти не продержатся…»

Серый и Сметана успокаивали через Варнаву. Теперь в интересах спасения брата Серого курс следовало сменить на сто восемьдесят…

Сделка состоялась.

—Мы сообщим: возможно, он даже прибудет в Москву сегодня к вечеру…

Ночь заканчивалась.

Из припарковывавшихся время от времени иномарок появлялись стандартные экипажи — крутые амбалы и юные дарования в коротких юбчонках, с высовывающейся ажурной оторочкой на нежных трусиках.

Сметана и Серый поднялись первыми.

Сотник заметил ненавязчиво:

—Будет жаль, если с Нисаном Арабовьш сегодня что-то случится…

Сметана и Серый деликатно промолчали.

У авторитетов была возможность осуществлять контроль за событиями в фонде «Дромит». В квартире на двенадцатом этаже дома в районе Калининского проспекта, в одной из трех, которые держал Серый в столице, должна была ждать самая последняя новость. Известие могло быть передано только Серому — устно и в стерильном месте, полностью исключающем подслушивание. Предварительно должен был поступить сигнал в машину. Позвонить должны были из уличного автомата. По их данным, отсчет времени на часах Нисана Арабова уже начался…

В районе Верхней Масловки неожиданно затрещал один из двух установленных в машине телефонов. Серый снял трубку.

— Спишь? — Голос был заливистый, шалый.

Сам звонивший явно еще не ложился.

— Вам кто нужен? — буркнул Серый.

Звонивший, в сущности, не знал, кому и в связи с чем передает сообщение. В трубке раздались короткие гудки.

Это и был сигнал.

Через час — в США, в Нидерландах, в Израиле — должно было стать известным, что на Фонд в Москве, находившийся под братской крышей «Белой чайханы», совершен наезд, а столичные авторитеты, которым пообещали взамен жизнь смертника из «Лефортова», не поддержали моров из Бухары.

—А-а!.. Семь бед — один ответ!

Из московских газетчиков первыми к месту убийства Нисана и Ковача прибыли полицейские репортеры — профессионалы, короли оперативной информации. Их портативные радиостанции работали на волне Московского главка — Петровки, 38. Один из вновь прибывших с ходу подвалил к Рэмбо:

—Два слова для прессы. «Лайнс» давно опекает Арабовых?

Злое чутье газетчиков не раз попадало в точку. Фраза могла легко оказаться заголовком бойкого газетного репортажа.

Рэмбо пожал плечами:

— У Нисана собственная служба, безопасности! Это всем известно.

— Могу я в таком случае спросить — чем, собственно, ты тут занят? Известно, что у тебя ни минуты свободного времени!

Рэмбо кивнул:

—Но только тебе!

—Могила.

— Я жду приятеля из Регионального управления. В последнюю минуту его наверняка загонят сюда…

— Ментовская дружба — святое дело… — Репортер был тоже малый не промах. — И потому с тобой дама-секьюрити, которую я видел однажды… Дай Бог памяти! В программе покойного Влада Листьева! Один вопрос… Арабов давно в этом доме? Почему здесь?

Семнадцатиэтажная башня высилась в удалении от шумной городской магистрали. Нисан выбрал место в престижном месте. Дом населяли «бывшие» — аппаратчики, совминовцы, тут же неподалеку была их поликлиника, по-прежнему обслуживавшая по пропускам. Каким образом в их числе оказался бухарский банкир, не имевший московской прописки, можно было только предполагать.

—Может, спросишь что-то полегче…

—Ловлю на слове.

Разошлись, довольные друг другом.

Водитель «мерседеса» не был оставлен без внимания. С Ниндзей у передней дверцы беседовал Бутурлин. Он только что появился. Со стороны могло показаться, что, пользуясь общим замешательством, они лениво переливают из пустого в порожнее.

Милицейская фортуна была к Бутурлину благосклоннее, чем к главе «Лайнса». В низовых подразделениях — н а з е м л е , — где риск сломать себе шею и голову для начальника среднего звена особенно велик, долго пахать ему не пришлось. Без особых затруднений и как бы нехотя быстро взбирался по служебной лестнице. Личное дело Бутурлина, как и история болезни, было не толще обычной школьной тетрадки. На Петровке в публичных собраниях, где Рэмбо обычно задирал начальство, резал правду-матку, Бутурлин был осторожен. Кастовая среда полковников и генералов, из которых большая часть руководила Петровкой, 38, уже во втором и даже третьем поколении, обламывала быстро. Ни разу Бутурлин не предстал перед коллегами хоть на йоту энергичнее, честолюбивее или образованнее. Так серой лошадкой и проскочил наверх, не изменяя избранной однажды манере. Только теперь, похоже, под влиянием обстоятельств маска приелась Бутурлину, и он то и дело давал начальству знать об этом.

Проходя, Рэмбо вроде случайно приложил его сзади локтем.

—Извиняюсь, товарищ подполковник…