Отступник

Эбенизер рассказал мне позже, что некоторые из юных Стражей были загружены слишком большим количеством враждебных психических установок, хотя невозможно сравнить разумы различны чародеев. Некоторые из них превратились в сверхъестественный эквивалент террористов-смертников — как например Люччио. Исцелять такого рода травмы было сложно, непредсказуемо и зачастую болезненно для жертв. Это были долгие весна и осень для множества Стражей, и через несколько недель был учрежден режим обязательной психической самозащиты.

Сложнее всего, на мой взгляд, было членам Совета Старейшин, которые подверглись почти безусловному неуловимому влиянию. Они должны были пересмотреть все свои решения за последние несколько лет, рассмотреть, подталкивали ли их к выбору, были ли их действия их собственными или прозрачность некоторых решений была свойственна окружению. Прикосновения были настолько легкими, что не оставили никаких следов. Для любого, у кого была хоть частичка совести, это было бы настоящим кошмаром, особенно учитывая, что они возглавляли Совет во время войны.

Я попытался представить все, что сделал за последние восемь лет.

Ни за какие коврижки я бы не хотел быть одним из них.

*

Я провалялся в лазарете неделю. Меня посещали МакКой, Рамирез и Молли. Мыш сидел у моей постели, и никто не пытался сдвинуть его. Слушающий Ветер не отходил от моей кровати, с тех пор как типа стал моим доктором. Несколько юных Стражей, которых я помогал обучать, заглядывали ко мне переброситься словечком, хотя все они выглядели нервными.

Анастасия никогда не наведывалась, хотя Слушающий Ветер сказал, что она приходила и спрашивала обо мне, пока я спал.

Привратник пришел проведать меня посреди ночи. Когда я проснулся, он уже создал вокруг нас звуконепроницаемый щит, чтобы наш разговор никто не подслушивал. От этого наш голос звучал так, будто на голове у нас были большие оловянные ведра.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он тихо.

Я показал на свое лицо, на котором уже больше не было бинтов. Как Слушающий Ветер и обещал, мой глаз был в порядке. Хотя у меня осталось два прекрасных шрама, один пересекал бровь, и, минуя глаз, продолжался на щеке, а другой проходил прямо посреди нижней губы и под небольшим углом пересекала подбородок.

— Как Герр Харрисон фон Форд, — сказал я. — Со шрамами после поединка и прекрасными отметинами. Все девчонки теперь мои.

Он даже не улыбнулся. Он взглянул на свои руки с серьезным выражением лица.

— Я работал со Стражами и исполнительным персоналом, в чьи разумы вторгся Пибоди.

— Я слышал.

— Оказалось, — сказал он, осторожно подбирая слова, — что психические травмы Анастасии Люччио оказались весьма серьезными. Я вот задаюсь вопросом, может у тебя есть теория, которая может это объяснить.

Я уставился в темноту комнаты на мгновение, а затем спросил:

— Тебя прислал Мерлин?

— Я единственный, кто это знает, — сказал он серьезно. — Или кто узнает.

Я на долгую минуту задумался об этом, прежде чем произнес:

— Моя теория повлияет на ее лечение?

— Вероятно. Если теория окажется разумной, она может показать мне, как вылечить ее быстрее и безопаснее.

— Дайте мне слово, — сказал я.

Я не спрашивал.

— У тебя оно есть.

— Прежде чем Морган умер, — сказал я, — он рассказал мне, как очнулся в покоях ЛаФортиера и обнаружил, что Люччио держит орудие убийства в руках.

Я описал остальное, что поведал мне Морган той ночью.

Привратник с беспристрастным лицом уставился на дальнюю стену.

— Он пытался защитить ее.

— Полагаю, он думал, что Совет может совершить такую странную вещь, как приговорить невинного к смерти.

Он на мгновение закрыл глаза, а затем коснулся кончиками пальцев правой руки своего сердца, рта и лба.

— Это кое-что объясняет.

— Что?

Он поднял руку.

— Сейчас. Я тебе говорил, что вред, нанесенный Анастасии, обширнее. Не потому, что она склонна к жестокости — это ей легко давалось. Я верю, что ее эмоциональное состояние было насильственно изменено.

— Эмоциональные состояние, — произнес я тихо. — Вы имеете ввиду… ее и меня?

— Да.

— Потому что она всегда держалась на расстоянии, — сказал я тихо. — До недавнего времени.

— Да, — сказал он.

— Она… никогда не проявляла ко мне интереса.

Он пожал плечами.

— Для того, чтобы построить чувства, нужен фундамент. Вполне вероятно, что она искренне чувствовала симпатию к тебе и из этого могло что-нибудь вырасти. Но вместо этого ее к этому принудили.

— Кто это сделал? — Я встряхнул головой. — Нет, это очевидно.

Почему он это сделал?

— Чтобы следить за тобой, может быть, — ответил Привратник. — Может быть, чтобы иметь человека, который в состоянии убрать тебя, если станет необходимо. В конце концов, ты был фактически единственным юным Стражем, не предоставившим Пибоди возможность воспользоваться собой, поскольку никогда не появлялся в штаб-квартире. Также возможно, что ты самый талантливый и могущественный чародей своего поколения. Другие Стражи хотят походить на тебя, так что у тебя были все шансы заметить, что что-то идет не так. Принимая все это во внимание, ты был угрозой для него.

Внутри меня все болезненно сжалось.