Отступник

– Кто же тогда создал мир? Кто дает тебе возможность думать, ведь отличаешься ты от козла или коровы?

– Таков порядок вещей.

– Кто создал порядок вещей?

– Никто. Мир сложился из кучи мусора и, может, станет ею снова.

– Ты хоть раз видел, чтобы мусор складывался в кролика?

– Неплохо было б посмотреть, – посмеялся проводник. – Но и как Бог-отец создавал кролика, я тоже не видел. И не увижу, зуб даю. В мире много сил, которые тянут в разные стороны крошки земли, воду, воздух, плоть. Живые существа хотят еды и охоты, рожают, умирают, как и люди. Все перетекает и становится чем-то новым. До нас было много стран и народов, веривших, что они избранные, что их боги самые лучшие, что они идут правильной дорогой. И где они? Все исчезли, никакие боги им не помогли. Круговорот жизни забирает и правых, и неправых.

– Кто создал эти силы, если не Бог-отец? Если все уходит в прах, разве не должно быть что-то вечное?

– Зачем кому-то создавать все это безумие? Кто в здравом уме придумал бы такой мир? – ответил вопросами на вопросы Сорро. – Если Бог-отец существует, то кто создал Бога-отца? У вас, церковников, все упирается в то, что есть нечто, от чего все началось. Почему б этому чему-то не быть просто силами, случайностью? Раз уж увидеть это нельзя, а можно только догадываться? Людям просто хочется, чтобы причина была похожа на человека, думала как человек, создавала законы. А твой кролик, если б имел мозги, думал бы, что все создал верховный кролик и что бог любит есть траву. А может, ничего и не начиналось?

– Как наши мысли могут быть случайностью? – спросил я больше себя, чем своего спутника. – Не могу поверить, что вся гармония вокруг – результат хаотического движения. Если нет первопричины, эталона, к чему стремиться? Зачем жить, если зло никем не карается? Это невозможно. Такой мир слишком страшен.

– Значит, ты выбрал Бога-отца потому, что другое объяснение заставило намочить штаны? – подколол Сорро. – Один пророк шуай говорил, что есть вопросы, которые не имеют ответа, а если и ответить на них, то жизнь от того никак не изменится. А раз все это лишь слова и домыслы, то оно никак не помогает жить, а только делает мир мутным, заставляет служить тем, кто лучше болтает. Мы же люди ясности, кхола. Мы не увлекаемся словами.

– Так говорит Кари?

– О, она говорит гораздо сложнее, – сощурился Сорро, шутливо разглядывая меня. – Но я не хочу привести инквизитора обоссавшимся от страха.

Мы вместе посмеялись. Для того чтобы объяснить ему, что я прежде ощущал присутствие Бога-отца, пришлось бы переизобретать словарь, так что я смирился.

Странно, что Сорро не злился, слыша мои вопросы. Он просто обдумывал и открыто говорил все, что приходило в голову, он не горячился, не пытался оскорбить. В итоге разбивать наивные построения казалось неуместным. В аббатстве Кре его давно бы казнили, потому что нетерпимость преподавалась там прежде всех дисциплин. Нельзя разрушать железное здание веры, нельзя позволять еретикам раскачивать основы своим свободомыслием, нельзя подвергать сомнению священный текст, ведь это грех.

– Как тебе удалось стать таким отпетым еретиком в Лурде? Ведь мы – народ Бога-отца, он сопровождает нас с самого детства.

– Я раньше был таким же, как остальные. – Сорро усмехнулся. – Не слишком богобоязненным, но приличия соблюдал, кланялся пастырям и не раздумывал на такие темы. Тебя ведь тоже что-то привело сюда, инквизитор.

– Кари – ваш вождь? В столице говорят, что она блудница, демон, кукла четырех наследников.

Сорро снова засмеялся:

– Она наш брат, инквизитор.

– Она женщина.

– Да. И она – наш брат. И лекарь. И любовница.

Я не понимал, о чем он говорит.

Когда мы добрались до места, четверка уже пришла.

Бестия Каин да Коста, высокий палач, чье мрачное лицо излучало недоверие. Может, он и освободился от воли отца, спалив дом, но душевного покоя это ему не прибавило: Каин только и ждал возможности пустить в ход плеть. Ноги младшего сына епископа были обтянуты черными лосинами, и я начинал верить в версию про деревянную коляску – получать такое удовольствие от ходьбы может либо прежде раненный, либо самодовольный до предела человек. Он неторопливо прохаживался туда-обратно.

Тео Лютер не привлекал к себе столько внимания – потрепанный жизнью, незаметный мужчина средних лет с плохо запоминающимся дружелюбным лицом. Один из рукавов Тео обгорел, русые волосы стояли торчком, подбородок и щеки покрывала щетина. Он сидел слева от Кари и смолил завернутый в сухой лист табак. Тео вполне можно было выпустить из поля зрения, если бы не умный, цепкий взгляд. Но я знал, кто создал дирижабли Кари, заставив Армаду заволноваться, и из поля зрения его не выпускал.