Отступник

— Бросьте, дорогой. Не надо экспериментов, — отмахивается Тыковлев. — Меня тут научили немецкой пословице: чего крестьянин не знает, того он и жрать не будет. Остаюсь верен простой пище и думаю, что прав. И вам тоже советую. Небось в детстве-то разносолов не кушали, здесь развратились...

— Да, надо признать, развратился. Во вкус вошел. И выходить не собираюсь, — самоуверенно рассмеялся Бойерман. — Во-первых, мне здесь нравится, во-вторых, назад меня никто не ждет, и лучше судьбу не испытывать. В общем, я свой выбор сделал, еще когда в 1942-м в плен сдался. Назад пути нет. Да оно, видать, и к лучшему. Был я недавно у вас в Москве, походил, посмотрел. Тянет назад, конечно. Тоскливо становится. А с другой стороны, куда возвращаться. Где мои теперь? Живы ли? Нужен ли я им? А вдруг мое появление им всю жизнь испортит? Явилось власовское чудовище с того света. Позор, наверное. Людям в глаза смотреть стыдно за такого родственника. Нет, я уж лучше так Бойерманом и умру. Жена тут, дети тут, все к Германии, к буржуйскому, как вы говорите, миру печенками приросли. Нельзя их вырывать и пересаживать на советскую почву. Завянут они там. Я это сразу понял, как пожил в ваших гостиницах да постоял в очередях. Это меня к русским и русскому тянет. У меня временами ностальгия. У них никакого отношения к России нет. Да и откуда взяться? А что до меня самого, то был и остаюсь русским. В коммунизм, конечно, не верю. Не будет никакого коммунизма ни у вас, ни здесь. На кой он черт, ваш коммунизм, немцам или австрийцам нужен? Красивая идея? И только. А жить им при капитализме лучше. Знают это и они и вы прекрасно. А коли жить лучше, то человек за хорошую жизнь любую благородную идею, не моргнув глазом, предаст. Я имею в виду весь класс человеков. Бывают среди этого класса иногда исключения. То и дело кто-то пытается переделать человеческую натуру. Все они плохо кончают. Как со времен Иисуса Христа это повелось, так и до наших дней продолжается. Стараются, стараются сотворить добро людям, научить жить по-иному, по-хорошему, а люди их послушают, послушают да и на крест, или на виселицу, или под топор. И за свое опять. До следующего пришествия.

Бойерман довольно хрюкнул.

— Давайте, Александр Яковлевич, за жизнь выпьем. Она, как говорил Николай Островский, дается нам один раз, и надо прожить ее как следует. А что такое — как следует, решать нам самим. Сейчас не 1918 год! Условия другие стали. В общем, нужен творческий подход. Как мы вас в Лондоне тогда поняли, вы не догматик. Да и не только вы. В Москве новые люди наверх выходят. Хоть и ругаемся друг с другом по-прежнему криком, но ведь не сравнить с двадцатыми годами. Горло друг другу перегрызть больше не рвемся. Войны никто не хочет. Если бы Советский Союз еще помягчал, не выглядел так страшно для здешнего обывателя со своими армиями, ракетами, большевиками и КГБ, то началось бы движение навстречу друг другу. Как здешний канцлер Крайский любит говорить, конвергенция на базе демократизации. Еще один такой же в ФРГ появился, Эгон Бар. Тот говорит, что нужно сближение двух мировых систем: социализма и капитализма. Правда, каждый думает при этом, что поворот будет в его пользу. Ну и что? Хрущев ваш говорил, что давай, мол, сосуществование и мирное соревнование, а потом мы вас закопаем. Здесь таких Хрущевых тоже до ядреной матери. А все равно сближаться надо. Никуда не денешься. Иначе всем крышка. А в конце концов, может быть, никто никого никогда и не закопает. А?

— Мир и дружба! — Бойерман вторично глянул на Тыковлева. — Я за то, чтобы идти на сближение. И все мои друзья за это же. Надо не пропустить момент. Действовать двойной тягой. Здесь для этого подходящее место. Нейтральная Австрия. Мост на Запад и на Восток. Калейдоскоп идей и людей. А? Как думаете, Александр Яковлевич? Это же, вообще-то говоря, линия вашего ЦК.

— Ну, если не совсем линия, то что-то похожее на нее, — улыбнулся Тыков-лев. — Только у нас в ЦК тоже есть разные точки зрения. Социализм отнюдь не предполагает серость, всеобщую унификацию, одноликость. Как и везде, в борьбе мнений у нас рождается истина, принимаются политические решения, за которыми затем стоит уже вся мощь партии и страны. Но вы должны понять, что наша страна свой выбор сделала и с социалистического пути не свернет. Но сказать “социализм”, это еще не значит сказать, какой он, этот социализм. Вот, например, что есть вода? Абстракция. Вода в каждой речке и каждом озере своя по цвету, вкусу, запаху, химическому составу. А морская вода не такая, как пресная. Вам не нравятся какие-то формы социализма, вы не готовы сотрудничать с тем или иным социалистическим режимом. И нам политика одного капиталистического государства нравится больше, чем политика другого. Давайте же искать пути совмещения интересов, идти на взаимные уступки, меняться и приспосабливаться друг к другу во имя главного — мира и утверждения общечеловеческих ценностей. Уверен, что это можно делать, не отказываясь от принципов. А через лет сто история нас рассудит.